— Счастье — это просто определение для романтично настроенных людей.

— Зачем все так усложнять? — изумилась девушка.

— Вот и я о том, зачем ты все усложняешь? Счастлив я или несчастен, люблю или не люблю. Все эти определения придуманы торгашами для хороших продаж.

— Лайонел, а ты мог бы прикинуться?

Он подумал и кивнул.

— Конечно, если тебе очень хочется.

Она не знала точного ответа, но решила кивнуть. Молодой человек лучезарно улыбнулся.

— Я счастлив! Теперь мы можем заняться сексом?

— Вполне, — убито промолвила она.

В окно стучал дождь, о борт яростно бились волны, каюта качалась, играл Клайдерман «Балладу для Аделины» — нежно, нежно, нежно…

Лайонел запустил руки под платье. Катя почувствовала его мягкие губы чуть выше колена, внутри разлилось приятное тепло.

Она обхватила его голову, перебирая пальцами пряди волос. На память пришла та ночь, когда сидела за праздничным столом между братьями и Лайонел положил руку ей на бедро.

— Помнишь Новый год, — шепнула она, гладя мягкие завитки у него на затылке.

Девушка кожей почувствовала его улыбку между поцелуями и улыбнулась сама.

— Каким же бессовестным ты мне показался, — призналась она, перемещая руки к верхней пуговице его рубашки.

Он опрокинул девушку на постель и сам избавился от рубашки. Бриллиантовые запонки звякнули о пол.

— Помнишь сгоревший дом, — спросил он, осыпая ее шею и грудь в белом корсаже поцелуями, — я никогда никого так не хотел, как тебя тогда…

Она засмеялась.

— А я ненавидела тебя… — Ее ладони скользили по его рельефным плечам, спине.

Снаружи рокотал гром, дождь лупил по деревянным ставням, и двоих на узкой постели при каждой новой волне теснее прижимало друг к другу. И тихий стон потонул в шторме, заглушаемом лишь волшебными звуками фортепиано — они то нарастали, то снижались, уносясь с перезвонами вдаль.

После шторма море в блаженном штиле расстелилось на многие-многие километры, гладкое, точно темно-синий шелк. А небо, усыпанное яркими светилами и сияющей звездной пылью, казалось ниже. В теплый воздух проникала ночная прохлада, слышался тихий плеск воды, бьющейся о борт корабля, и звучала нежная мелодия Сен-Санса Камиля «Лебедь». Она походила на легчайшее белоснежное перышко, медленно скользящее по зеркальной водной глади, готовое воспарить от любого дуновения ветерка.

Катя стояла в объятиях Лайонела, прижавшись щекой к его груди, и вместо ударов сердца слушала музыку.

Их уединение нарушило хлопанье кожистых крыльев — на плечо молодому человеку спикировала Орми, держащая в пасти мышь. Рогатая взяла свою жертву когтистыми крыльями и протянула Лайонелу.

Тот покачал головой.

— Спасибо, малышка, но я еще не так низко пал.

Орми не обиделась, вряд ли она вообще рассчитывала, что он примет дар. А предложила наверняка лишь затем, чтобы он не гнал ее со своего плеча. Расчет оказался верным, Лайонел позволил ей устроиться поудобнее и, когда та впилась зубами в меховую шею полевки, ничего не сказал.

«Какая же хитрая, — думала девушка, искоса поглядывая на мышь, в свою очередь, кидающую на нее ехидные взгляды черных вострых глазок, — пожалуй, будь она человеком или вампиром, отбила бы у меня Лайонела как нечего делать. А на мышь он меня не променяет, это точно!»

От подобных размышлений ей стало смешно, но пришлось сдержаться. Она сомневалась, что могла бы объяснить, что именно ее развеселило.

Разделавшись с добычей, Орми сбросила трупик за борт корабля и занялась Лайонелом. Перво-наперво, она осторожно кольнула его когтем в шею. А когда он чуть наклонил к ней голову, потянула за ухо.

— Я не хочу играть, — сказал он.

Мышь сердито зашипела, три рога на головке придавали ей воинственный вид, делая похожей на маленького дракона.

Лайонел спокойно взглянул на нее.

— Поищи Нев. — Тон, каким это было произнесено, не оставлял маневров для неповиновения, и мышь улетела.

— А мне Нев больше нравится, — заявила Катя. Молодой человек усмехнулся.

— Тогда странно, что в детстве ты бросала монетки в фонтан на фигурку собаки, а не утки.

Возразить было нечего.

Взгляд ее упал на длинный подол нежно-голубого платья от мадам Талилу, которое она обнаружила в сумке, где лежала другая одежда и бутыли с кровью. Катя плотнее сжала губы, вспомнив, как негодовала утром, что Лайонел набрал для нее платьев, но не удосужился взять ни одних джинсов и спортивной кофты. На ее возмущение он заявил: «Тебе нужны джинсы? А мне хочется видеть рядом с собой женщину, а не ковбоя Мальборо».

Эти слова теперь преследовали ее, постоянно возвращая к мыслям об идеальной красавице Анжелике. Вот она была женщиной именно в том смысле, какой устраивал Лайонела.

Катя подавляла в себе раздражение весь день, но сейчас оно вновь шевельнулось внутри огненным шариком.

Девушка провела рукой по нежнейшей ткани платья и внезапно вспомнила вопрос, взволновавший ее, когда впервые увидела первую даму Парижа. Катя подняла голову и спросила:

— А ты был близок с Талилу?

Молодой человек недоуменно вскинул брови.

— Какие любопытные мысли роятся в твоей голове.

— Так да или нет? — не позволила она уклониться от ответа.

— Какое это имеет значение?

— А такое — она мне понравилась!

— Если скажу, что я с ней не был, это спасет Вик от твоей немилости?

— Вик? — переспросила Катя и, шумно выдохнув, пробормотала: — Тогда все ясно.

Лайонел некоторое время молчал, затем поинтересовался:

— Все еще из-за платьев страдаешь?

От того, что он раскусил ее так быстро, гнев подобно огню в печи, куда подкинули дров, вспыхнул с новой силой.

— А можно узнать, чего такого ты нашел в этих чертовых платьях?

— Под ними не носят нижнего белья. Прости, что меня не заводит стягивать с тебя джинсу.

Катя резко высвободилась из его объятий и пошла в каюту.

Он ринулся за ней.

— Я не разрешал тебе уходить!

Девушка захлопнула дверь прямо перед его лицом, а когда он ее распахнул, чуть не сорвав с петель, крикнула:

— Плевать мне, что тебя заводит, а что нет! Ты думаешь только о своем удовольствии! — Катя плюхнулась на постель и обхватила руками живот, где, обжигая, возрастал огненный шар.

На красивом лице появилась насмешливая улыбка.