Надоел я ей, видать. За все годы службы и слова доброго не слышал. Сметанки жирненькой не кушал. Все поручения выполнял. И вот награда — остался без крыши над головой, один-одинёшенек на всём белом свете.

Впечатлительная Ночка уже вовсю глотала слёзы и гладила Вениамина крылом по лысой голове. Пушок попытался было заикнуться, что в этом доме городским ловить нечего — мол, самим сметанки едва хватает, — но поперхнулся на середине фразы и умолк, встретившись с негодующим взглядом своей дамы сердца.

— Я была о тебе лучшего мнения, — она громко фыркнула, чтобы кавалер почувствовал всю силу её разочарования. — Сам же когда-то говорил: в тесноте, да не в обиде. Эх ты, жадина.

— Ну так это я про тебя говорил, а не про этого…

Пушок не знал, куда девать глаза. Он и впрямь однажды спрашивал у Тайки, не будет ли та против, если к ним в дом переедет ещё одна коловерша. На правах его невесты, конечно же. Ну, если согласится. Ни о каких других коловершах — особенно лысых, — разумеется, и речи не шло. От отчаяния Пушок призвал на помощь самый распоследний довод:

— Послушай, но они с Таей даже не знакомы!

— Так познакомь, — не отставала Ночка, а лысый Веник радостно поддакнул:

— Да-да, представьте меня ведьме, пожалуйста. Я готов пройти собеседование. Выполнить тестовое задание, если понадобится. Может, она меня какой-нибудь другой колдунье посоветует, если у вас все вакансии заняты?

— Её нет дома. Приходи в понедельник. А пока проваливай, — Пушок утянул полупустую мисочку с молоком у Вениамина из-под носа.

Да, это было грубо, но вообще-то лысый Веник и не такое заслужил! Между прочим, у них с Ночкой тут свидание было, а он свалился как снег на голову и всё испортил.

Вот только было поздно: Ночка уже расчувствовалась:

— Ну как можно выгонять гостя на ночь глядя?! Раз ты такой вредный, я тоже улетаю!

— Ты? Вместе с этим крокодилом сморщенным? — ахнул Пушок.

— От крокодила слышу, — флегматично отозвался Вениамин.

Ишь, развесил свои уши-локаторы!

Но вообще Пушку стало немного совестно. Ревность ревностью, но Тайка всегда учила, что людям надо помогать. А коловерши ничем не хуже людей, а то и лучше! Даже лысые.

— Ладно, оставайся, — он снисходительно почесался. — Воскресенье как-нибудь переживём вместе, а там уже моя ведьма приедет, разберётся.

Не удержавшись, Пушок всё-таки выделил слово «моя».

— Спасибо, — сдержанно поблагодарил лысый Веник. Зато Ночка просияла и даже лизнула Пушка шершавым языком в щёку:

— Молодец! Я знала, что в душе ты миляга, хоть и пытаешься казаться врединой!

Пушок открыл рот и сразу же закрыл его. Потому что — ну а что тут ещё скажешь? Вроде и похвалили, а вроде и нет. А от дурацкого слова «миляга» очень уж веяло, как нынче модно говорить, «френдзоной» — Пушок про это в интернете читал. Это когда ты вроде как у своей зазнобы запасной вариант — сойдёшь, если никого получше не найдётся. Обидное, в общем, положение.

Хорошо хоть Ночка не подумала, что это он раздобрился, потому что не захотел оставаться дома один после просмотра ужастиков. Себя Пушок, к сожалению, так легко обмануть не мог: он-то знал, какое именно обстоятельство стало решающим…

Заснуть удалось только под утро, когда рассвет разогнал тьму и ночные страхи. Пушок свернулся калачиком на разбросанных по полу одеялах и счастливо засопел (ему снились Тайкины пироги с вишней), а когда проснулся (потому что даже во сне пироги имели обидную привычку заканчиваться), время уже перевалило далеко за полдень. За окном было серо, тоскливо, и мелкий дождь барабанил по стёклам. Даже и не скажешь, что май на дворе…

С кухни доносились голоса и смешки, звон посуды и шум льющейся воды. Расправив крылья, Пушок с наслаждением потянулся, облизал лапы, протёр заспанные глаза, вымыл усы и пригладил растрепавшуюся за ночь шерсть. Теперь, когда утреннее умывание состоялось, можно было и позавтракать — в животе уже урчало, и под ложечкой сосало от голода. Еле волоча лапы по дощатому полу, он вышел на кухню и обомлел: Ночка, сидящая прямо на столе (ох, и влетело бы ей, если бы Тайка увидела), дожёвывала последний кусок колбасы из пачки с нарезкой. Но это было ещё не самое страшное! Рядом с его дорогой подругой прямо на белой (когда-то) скатерти вальяжно развалился ненавистный Дымок. Рожа лохматого негодяя была вся перемазана в сметане, и даже с усов свисали белые капли.

— Здаров! — завидев Пушка, незваный гость махнул лапой, открывая взгляду здоровенную дырку на скатерти. Надо ли говорить, что ещё вчера никакой дырки тут и в помине не было? Конечно, дикие-то коловерши не стачивают когти!

— А ты здесь что забыл? — Пушок нахмурился, скрипнув зубами от досады.

— Дык эта, Ночка сказала, тут у вас вечеринка, — хохотнул серый бандит.

— Но сейчас утро!

Дымок, ничуть не смущаясь, пожал плечами:

— Ну тады утренник. Чё зря орать-то?

В раковине звякнуло, и из-под горы грязной посуды выбрался белый с серыми пятнами пушистый толстяк, имени которого Пушок не знал. Из пасти этого незнакомого коловерши, словно сигара, торчала варёная сосиска.

— Это ещё кто? — простонал Пушок, закатывая глаза.

— А, это Жорка-обжорка, — любезно пояснил Дымок. — Братан. Он со мной. А вообще — из Михайловки.

— Кто ему разрешил взять мою еду?! — сердце Пушка сжалось и пропустило удар, когда Жорка, словно заправский пылесос, всосал остаток сосиски, нервно икнул и только потом выдавил из себя:

— Э-э-э, Здрасьте.

Гора посуды накренилась под Жоркиной могучей тушей, он неловко взмахнул лапами и шмякнулся макушкой о клапан рукомойника. Незваного гостя окатило холодной водой, и Пушок почувствовал себя немного отмщённым. До той поры, пока не заглянул в совершенно пустой холодильник.

— Вы что, вообще всё сожрали? — ахнул он, вытаращившись на девственно чистые полки. — Даже мороженое?

— А тебе чё, для корешей жалко? — надулся Дымок.

А Ночка, смутившись, пробормотала себе под нос:

— Ой, как неловко вышло-то…

— Щас я вам покажу «неловко»! — Пушок в ярости захлопал крыльями и затопотал передними лапами. — Устроили тут свинарник!

— Коловершник, — обиженно поправил его Жорка-обжорка, поудобнее умащиваясь в раковине. — Мы же коловерши, а не свиньи какие-нибудь.

Любимое Тайкино блюдечко с голубыми цветочками (ещё бабушка дарила), не выдержав соседства с громадной меховой задницей, треснуло пополам. Одна половина так и осталась лежать в раковине, а вторая, упав на пол, разлетелась вдребезги.

— Так. Хватит. Проваливайте! Где веник? — заорал Пушок, бешено вращая глазами.

— Наверное, в шкафу. Спит ещё, — втянув голову в плечи, пискнула Ночка.

— Да не тот Веник! Не лысый, а соломенный! — разъярённый коловерша сделал