Это то, что может стать «другим берегом»? Ну, для начала?

…Я не знаю, что ответить на твой вопрос про «другой берег». В смысле, что будет совсем правдой. Наверное, правда в том, что для кого-то – да, отличное начало! А для кого-то – нет, разочарование и потерянное время. В чем эти, блин, красавцы (люди) действительно разные – так это в способах достижения внутреннего молчания. Кому-то, понимаешь, резкого перепада атмосферного давления в похмельное утро достаточно. А кому-то десятилетия практик до фени.

Тогда давай поставим вопрос вот как: что означает «тормошить»? Где еще можно столкнуться с внутренним наблюдателем? Ну вот учиться – в любом возрасте, причем желательно у учителей, а не самому, чтобы границы ставили извне, – это точно «тормошить». Для многих – ездить, хотя это тоже не универсальный метод. А еще?

Ездить, кстати, очень мало кому на пользу. К сожалению! Для большинства поездки – это информация-информация-информация, ум возбуждается, и «я» из-под его воплей вообще не слышно. Это не означает, что ездить не надо. Надо. Но не называть это «духовной практикой», а честно сказать себе, что это просто такое удовольствие.

А что насчет «разных степеней осознанности»? Существуют они или нет?

Степени осознанности! Это очень смешной вопрос, но одновременно и удачный. Потому что на него можно ответить: не степени! не степени, а сроки! Одна секунда каждый день – это уже немало. Минута осознанности в день – очень круто. Я не смеюсь сейчас. Просто настоящая осознанность – это гораздо сложней и глубже, чем кажется. Это не просто понимать: «сейчас я зол потому-то и потому-то, а вести себя надо так-то». Это – присутствовать в своей человеческой жизни полностью. И без посторонних.

…Многие, понимаешь, действительно считают «осознанностью» просто способность отдавать себе отчет в своих действиях (их мотивах, причинах и т. п.) Но это вовсе не осознанность, это дисциплина ума. Штука совершенно необходимая, кто бы спорил (хотя, кстати, далеко не всем, разные бывают люди). Но осознанность – это совершенно другое. Она не имеет отношения к уму (и поэтому протискивается в редкие щели его молчания). Осознанность имеет отношение к совершенно непознаваемому. Причем непознаваемому для ума, который – просто инструмент познания мира, обычно рассказывающий себе, что он и есть владелец инструмента, заказчик. Ну и обслуживает собственные интересы, работает на себя. Вот поди объясни такую штуку при помощи ума (который необходим для формулировок) людям, которые будут все это читать тоже при помощи ума. Все равно как заключенным через стенку перестукиваться – только когда охрана дремлет.

Этим, собственно, мы и занимаемся во время подобных разговоров. Наши «наблюдатели» перестукиваются через стенку. А охранники (наши умы) вопят: это просто так шум, потому что в здании старые перекрытия и вообще крысы! Не слушайте! Это не значит ничего! Вот, кажется, только этим я и занимаюсь: стучу во все стены подряд, пока бдительная охрана (умы читателей) уверяют их, что никакого смысла в этом стуке за стеной нет.

О Праге и об игре

История о настоящем баловне судьбы, между прочим.

История о том, как им стать, как удержаться на этом поприще и как продолжать доверять себе, миру и вдохновению даже тогда, когда смысл жизни, такой очевидный, оказывается не внутри и не снаружи, а где-то в неуловимом фокусе, неверном и дрожащем, как солнечный заяц.

Заяц мечется, скачет, не дается в руки, но воспламеняет все, на чем задержится чуть дольше, чем на минуту.

«Пусть играет, пусть. Пусть пугает, пусть сбивает с толку, пусть не разъясняет правил, – шептал я, прислонившись спиной к теплым от солнца камням Тынского храма. – Только бы продолжал играть, лишь бы Ему не надоело, хоть бы не передумал, не отвлекся на что-нибудь другое, потому что я уже не хочу жить как-то иначе. И, кажется, не смогу».

Очень полезное, между прочим, заклинание, и очень сильное.

Но, по моей прихоти, говорить я сегодня буду только об одном герое этой книги, а также герое сотен других книг. Я в нем живу, в этом герое.

Это заклинание, обладающее неимоверной силой, – потому что Он играет всегда, даже если отвлекается на что-то другое, – точно так же верно для Праги-как-героя, в которой разворачиваются эти события и еще множество других событий других книг. Она играет всегда.

Я живу в ней уже шесть лет, видел ее всякой, даже с высокой водой.

А до того – пробирался по ее узким и темным улочкам на множестве страниц прочитанных книг. Поэтому когда я здесь поселился, я некоторое время чувствовал себя эдаким книжным героем – такое иногда бывает в осознанных снах, ведешь себя сквозь реальность, в которой возможно все, и в то же время понимаешь, что это просто чей-то роман, отличный, к слову, роман, то ли детектив, то ли мистика, то ли кулинарно-архитектурный справочник, а ты в этом пространстве – как рыба в воде, но в любую минуту может случиться все, что угодно.

В Праге вообще хорошо побыть литературным персонажем.

Потому что у литературного персонажа непременно есть автор, и бывает очень интересно проследить за этим самым автором из пространства той книги, которую он пишет. Потому что автор, разумеется, тоже я.

А Прага – пространство, декорации и самый честный игрок на свете.

Я жил в чрезвычайно интересных городах. Некоторых – несомненно литературных. Я имею в виду города, которые активно вмешиваются в книги, где хотя бы упомянуты. Вот Питер, например. Абсолютно литературный персонаж. Но с ним играть надо очень аккуратно, хотя бы потому, что он довольно часто жульничает.

Венеция – не просто жульничает, она получает от этого огромное удовольствие.

А Прага играет предельно честно. Вот какие правила сам установишь, такие и будут. Она как тот ангел-хранитель из анекдота: «Так, жена – стерва, начальник – козел, дети – грубияны. И зачем ему все это? Но выполнять придется».

Скажешь Праге – хочу мучиться и видеть за каждым фонарем беспросветную тьму! Пожалуйста. Вот тебе мучения, вот тьма, все, как скажешь.

Скажешь – хочу мистики бессмысленной! – будет мистика бессмысленная. Скажешь – хочу смысла в каждом жесте, в каждой тени, – будет смысл.

Удивительное место.

Собственно, я совершенно уверен, что нигде больше ключ от дверей Гекаты найтись-проявиться не мог. Такое место. Кладешь слова – получаешь живое.

В этом смысле Прага – какой-то дальний родственник из клана Аддамсов. Чем эта семейка так прекрасна и притягательна? Да прежде всего тем, что их декларация совершенно не расходится с действительностью, во-первых, а поддержка членов семьи всегда абсолютна – во-вторых.

«Кальпурния Аддамс! Венсди все про нее знает, она ее просто боготворит. Кальпурния танцевала голой на площади и соблазнила священника, после чего была сожжена на костре как ведьма. Но вы, пожалуйста, не беспокойтесь, мы Венсди сказали: сначала закончи колледж».