пава величава, попробуй как я! – Смеяна горделиво уперла руки в бока и вскинула голову. – Под ноги гляди – спотыкнешься, нос разобьешь, муж любить не будет!

– При княжиче постыдись! Пошла вон отсюда! – Старик, приведший Светловоя, замахнулся на девушку широкой ладонью.

Она ловко и привычно увернулась от подзатыльника, задорно глянула на Светловоя, насмешливо фыркнула.

– Оставь ее! – крикнул Светловой. – Пусть свое дело делает!

– Дело! Делает! Вот наградила нас Макошь! – ворчала женщина, раскладывая караваи на столе. – Петь-плясать ловка, да не все девкам велики дни!

Однако Смеяну оставили в покое, и она пошла к другому раненому. Перед тем как наклониться, она весело подмигнула Светловою. Задор играл в каждой черточке ее лица, а попреки родичей скатывались с нее как вода с гуся. Светловой невольно улыбнулся ей в ответ. Казалось, для нее не существует обиды и грусти – так, может, их и вовсе нет на свете?

Женщины уговаривали Светловоя поесть, подносили то одно то другое. Чтобы не обидеть хозяев, он поел немного хлеба со сметаной, но и за едой не отрывал глаз от Смеяны. Ее вздернутый нос пестрел веснушками, загорелые руки легко ворочали и подкидывали в очаг сучковатые поленья, на румяной щеке темнело пятнышко золы. Глядя на нее, Светловой вспоминал Белосвету и все тверже убеждался, что она ему померещилась. Черты ее лица расплывались в его памяти, дрожали, как отражение в воде, помнилось только ощущение ослепительной красоты. Таких не бывает, живые девушки – такие, как Смеяна. Обыкновенные, земные, но надежные в самой своей обыкновенности. Они не расцветят лес и реку сиянием радужных лучей, но и не исчезнут внезапно, оставив только тоску по небывалому…

Справившись со всеми перевязками, Смеяна прошлась по клети, собирая и сворачивая окровавленные лоскуты, потом присела рядом со Светловоем.

– Ну что – не болит? – спросила она, лукаво поглядывая на него.

От ее взгляда Светловою сделалось весело, тоска по красоте Белосветы отступала. Ну ее совсем, эту призрачную красоту, когда рядом есть другая – настоящая, живая и горячая.

– Видно, крепкие ты слова знаешь – любую хворь прогоняют! – с ласковой благодарностью глядя на нее, ответил Светловой.

Смеяна встретила его взгляд и вдруг опустила глаза. Княжич был слишком хорош, слишком красив и приветлив, ей не верилось, что такие бывают на свете.

– Тогда о чем загрустил? – негромко, чтобы не слышала родня, спросила она.

– Сильно меня тот козлиномордый щитом в лоб угостил – мороки замучили!

Светловой попытался усмехнуться, но сияющее лицо Белосветы вдруг встало перед ним, заслоняя Смеяну, и снова стало больно от мысли, что такая красота – только мечта. Наигранная бодрость таяла и отступала под натиском глупой тоски по тому, чего не было и не могло быть.

– Какие такие мороки? – Смеяна серьезно посмотрела на него, и без улыбки ее лицо со вздернутым носом и широким ртом показалось Светловою совсем некрасивым.

– Привиделась мне девица красоты небывалой, как сама берегиня, – со вздохом признался Светловой. – Будто на ручье пришла она ко мне и со мной говорила…

– О чем? – спросила Смеяна, стараясь подавить вспышку глупого чувства ревности.

– О чем… не помню. – Светловой слегка повел плечом.

В его памяти мелькали обрывки речей Белосветы, но их смысла он вспомнить не мог. Да, может, его и не было? Во всяком ее слове была какая-то странность, которой Светловой тогда не замечал, но заметил сейчас. Во сне тоже не осознаешь происходящих странностей – они делаются заметны только после пробуждения.

– Думаю, может, это берегиня была?

– Макошь и Велес с тобой, княжич светлый! – с шутливой озабоченностью сказала Смеяна и сотворила знак Молота и Чаши у себя на груди. Подумав, она осенила им же лоб Светловоя, и он улыбнулся, опять вспомнив свою старую няньку. – Какие тебе берегини – месяц травень на дворе. Раньше Ярилина дня не будет тебе берегинь. Да и после – не дай тебе Лада с ними встретиться! Ты собой хорош, как солнышко ясное, – уведут они тебя с собой, запляшут, заморочат, и совсем про… Ну их совсем!

Светловой вздохнул.

– У нее волосы светлые, до колен, не меньше, щеки румяные, глаза как небо весеннее, брови темные. И лицо будто сияет – глаз не отвести. Ведь не может быть красоты такой… – промолвил он с тайной надеждой, что Смеяна возразит ему, скажет, что у них в округе есть какая-нибудь необыкновенная красавица, что, как в сказании, простого рода, но достойна стать женой князя – за красоту…

Но Смеяна молчала. Уронив руки на колени, она не сводила глаз с лица Светловоя, и в горле ее стоял плотный ком, мешал вздохнуть. Сам Светловой казался ей милее Ярилы, от красоты его ясного лица с налетом печали щемило сердце. Словно с земли смотришь в Сварожий Сад, на миг растворивший облачные ворота, и знаешь, что тебе туда не дойти. Темные ровные брови так ярко оттеняют голубизну глаз, в каждой его черточке, в каждом мягком волоске таится особый свет; Смеяне хотелось смотреть на него без конца, любоваться, как любуются радугой в чистом голубом небе. Князья Велеславичи ведут свой род от самого Сварога – чему же тут удивляться? И не ей, простой девке, мечтать о нем. Все так – но Смеяне было больно думать, что он любит другую.

Светловой замолчал и вопросительно глянул на нее. И в глазах его были такая грусть и надежда, что Смеяне захотелось хоть из-под земли достать эту красавицу – только чтобы он был счастлив. Но где ее взять?

– У нас краше Верёны не найдешь, – с сожалением качнув головой, ответила она. – Вон она, Верёна, ты ее в поле видал.

Смеяна кивнула на одну из девушек, резавших сыры и хлеб у стола. Верёна и правда была хороша – статная, с пышной грудью, с двумя толстыми русыми косами, большими карими глазами под густыми и длинными черными ресницами. Сорочка, белая и опрятная, было украшена искусной вышивкой, очелье сидело ровно, привески-заушницы поблескивали чищеным серебром. Невеста была на зависть.

– Почем невест отдаете? – спросил у старейшины Скоромет.

Сидя у стола, он любовался стройной и статной фигурой Верёны.

– Дорого! – горделиво ответил Варовит. – Наши невесты славятся, за ними издалека ездят. Да эта почти сговорена – на Купалу и свадьбу будем играть. Парень есть хороший у нее, Заревник, и близко – из Перепелов, чуть ниже по Истиру.

– А ты чего там засиделась? – вдруг бабка Гладина заметила Смеяну возле княжича. – Чем сидеть, лучше ступай полон перевязывай! А то помрут у нас тут, чего доброго! Потом их, упырей, не выживешь! В клети они. Ступай!

– Ступай, ступай! – подхватил за женой и Варовит.

Казалось, старейшина был рад ее спровадить.

Смеяна неохотно поднялась:

– Княжич-то удал – большой полон