Серебрянка дремала, вжавшись в бок кармина. Пастух задержался рядом с девочкой, прикидывая, кем она может быть на самом деле. Из Ивановых поделок? С сомнением покачал головой. Двинулся дальше.

Прошелся через стадо, вернулся обратно, к стоянке. Задумался.

Куда его могло унести? Или нашел рядом очередной дикий Провал?

Сжал-разжал кулаки, гоня смутное беспокойство — такое же терзало, когда на его гул собирались напасть жадные, голодные особые.

Но Юга-то не ройный овдо, вполне себе самостоятельный, здравомыслящий, мало ли куда мог… Запнулся обо что-то, быстро убрал ногу — свою сумку Юга едва кинул бы.

Вспомнил, как перед сном садовник долго бродил где-то далеко, вернулся обеспокоенный. Выпь тогда списал это на опаску возвращения погони, но другая разгадка на ум пришла.

Огладил шершавый бок кармина, мысленно извинился и кое-как, срывая ногти, взобрался на толстую круглую спину. Выпрямился во весь рост. Ругнулся вполголоса, быстро скатился, едва не подвернув ногу.

— Ты куда? — сонно-хрипло окликнула его синеглазая Серебрянка.

— За Юга, — коротко отозвался Выпь.

— Он ушел?

— Ага.

— Куда?

Выпь молча закрепил на спине сумку — кто знает, что пригодится, на один голос тоже рассчитывать не стоит.

— Выпь, да ну его. Оставь. Раз смотался, значит, так решил. Нам даже лучше будет, он злой и беспокойный.

— Не злой он. Мы вместе ушли, вместе дойдем. Дальше пусть сам решает, — запнулся, протягивая лямки, — сам, а не какой-то волосожор.

Серебрянка замерла. Мигом вскочила, торопливо засобиралась:

— Я с тобой.

— Нет.

— Да! — упрямо, как старший собеседник, выдвинула челюсть. — Мешать не буду, лезть не стану, спросишь — помогу, чем смогу. И этот ваш волосожор мне точно не лют, было бы что жрать.

Выпь усмехнулся. Кивнул, препираться не стал.

— Откуда ты знаешь, куда он его утащил? — девочка умудрялась спрашивать даже на бегу, через колотье в боку и ранящую босые пятки траву.

— Не утащил. Сначала приметил. На волосы сел. А после Юга сам на зов потянулся.

— Какой ленивый и коварный хищник, — возмутилась Серебрянка.

— И большой, — Выпь остановил девочку, указал рукой.

Серебрянка вгляделась и слабо ахнула:

— Это что, домик?

— Если бы Домик. Кокон это. Волосожор из волос кокон плетет, там же потомство выводит.

— А людей он не ест?

— Нет. В живое мясо он яйца откладывает. Чтобы было чем личинкам питаться, сил набираться.

Серебрянка содрогнулась от отвращения, зачастила:

— Фу, гадость какая, давай тогда спасем Юга, он ужасный, но прекрасный, жаль будет, если его вот так вот в расход…

— Тише. Вот что. Ты огонь наготове держи. Как я выйду… Один или с Юга — бросай ветку в кокон. Вспыхнет сразу же.

Серебрянка кивнула, нервно облизнула бледные губы:

— А ты?

— А я пойду, парня вытащу.

Если осталось что вытаскивать, подумал.

Девочка послушно обняла его сумку, полезла за огнем.

Не странно ли, размышлял Выпь, шагая к лежащему меж двух плоских холмов, в теснине, кокону, сколько овдо пас, а ни разу с волосожором не боролся, на кармины не карабкался, в Провалах не барахтался. А тут за пару очей все хором и случилось.

Кокон был плотный, блестящий, здоровый, с самого Выпь ростом. Волосожор постарался на славу, пастух даже думать не хотел, сколько людей он заел. Свежий шов еще не полностью затянулся. Стало быть, не взялся пока особый за разделку добычи, ушел куда-то. Надолго ли?

Выпь вынул пастуший, на Топленках сработанный нож, и боком втиснулся в узкую щель. Встряхнул заготовленную банку с душками. Твари колотились о стекло, тусклое сияние крыл выхватывало гладкие стены кокона, странные тяжи, на которых провисали словно бы куклы дитячьи. Выпь неловко повернулся и почти уткнулся в одну из таких куколок — в бледном свете проступило высохшее костистое лицо, в черных глазницах сыро плеснуло что-то белое, жирненькое.

Выпь сглотнул, перебарывая тошноту.

Кокон не пускал внешних звуков, и парню нестерпимо хотелось крикнуть, заглушить щекочущий шорох, возню многочисленных будущих волосожоров.

Поднял банку выше, пытаясь высмотреть во тьме узилища живой блеск глаз. Не высмотрел, зато ярко вспыхнула в ответ неуместная, свежая зелень.

Выпь пробрался, осторожно переступая тяжи, к источнику блика, повел светцом — Юга висел, как душка на стеклянной травинке. Волосы его были наполовину вплетены в стенку кокона. Только наполовину.

Пастух облегченно выдохнул, сжал банку ступнями и взялся за нож.

Волосы, пеленающие тело, уступали лезвию не сразу, неохотно. Пастух мрачно подумал, что за короткий срок стал настоящим мастером по вытаскиванию людей из ловушек особых.

Впрочем, здесь он поторопился. На плечи, на затылок легло ощущение чужого присутствия.

Хозяин вернулся. Выпь продолжал резать путы, как умалишот; каждый миг осязаемо, песчинкой, царапал кожу.

За спиной сухо цокнуло, Выпь присел — на одном шкурном чутье — а после развернулся, сунув под морду особому банку. Тварь попятилась, недовольно завозилась, приседая на длинных, тонких ногах. Раздутое брюхо волочилось по земле.

Жрать ходил, оголодал небось, пока добычу втягивал.

— Пошел! — рыкнул Выпь. — Прочь пошел!

Особый дернулся и получил банкой по морде. Лопнуло, душки в стеклянных брызгах порхнули на волю, затанцевали, слепя глаза волосожору.

Выпь безжалостно обкорнал ножом густые волосы, обхватил Юга за плечи и что есть мочи потянул к себе. Едва не завалился на волосожора в обнимку с парнем, зато оставшиеся путы разошлись с сухим треском.

Волосожор скоро переместился на «потолок» кокона — Выпь с трудом увернулся от липкой массы, сплетенной из человеческих волос ловчей сети.

Поудобнее ухватил Юга, скользнул рукой по затылку и едва не отшвырнул тело прочь. Почудилось — волосы черной рекой выливались из головы, гладким потоком затапливали кокон…

Волосожор прыгнул. Выпь успел поймать движение краем глаза, развернулся, выбрасывая руку с ножом — сталь села аккурат в уродливую маленькую голову, застряла между глаз.

Особый содрогнулся, отскочил, закружил по кокону, слепо натыкаясь на стены и раскачивая кладки.

Выпь, не медля, потащил Юга прочь.

Щель так и не затянулась, а протиснуться обратно с грузом, оказалось, как ни странно, легче. Кокон словно раскис, просел, от стены отходили отдельные волоски, будто приключилась с ним нутряная гниль.

Как только Выпь оттащил Юга подальше, кокон загорелся.

— Я справилась! — счастливая Серебрянка была тут как тут.

— Мы тоже, — пастух бездумно таращился на огонь, с жадностью пожирающий стог из человеческих волос, тел и особых.

Отвратительно воняло паленым.

— Он живой?

Пастух оторвал взгляд от огня. Про ношу только вспомнил, ругнулся про себя. Прислушался, коснулся пальцами смуглого горла в обмотке зеленых шариков.

— Живой вроде. Дышит.

— Тогда можно я его стукну?

— Нет. Он и без того… стукнутый.

Словно услышав их, Юга