– Мама, – тихо произнесла я следующей ночью.

– Да?

– Почему ты сюда приехала?

Последовала пауза. Кажется, она заерзала в кресле, а впрочем, я не уверена: моя голова была повернута к окну.

– Потому что позвонил твой муж и попросил меня приехать. Наверно, ему нужно было, чтобы при тебе была сиделка.

После долгого молчания – оно длилось минут десять, а быть может, почти час, – я наконец сказала:

– Ну что же, все равно спасибо.

Она не ответила.

Среди ночи я проснулась от кошмара, который не могла вспомнить. Раздался ее тихий голос:

– Уизл, спи. А если не можешь заснуть, просто отдыхай. Пожалуйста, отдохни, детка.

– Но ты же никогда не спишь, – возразила я, пытаясь сесть. – Как ты можешь обходиться без сна каждую ночь? Мама, ты не спишь уже две ночи!

– Не беспокойся обо мне, – попросила она. И добавила: – Мне нравится твой доктор. Он о тебе заботится. Врачи, живущие при больнице, ничего не знают – да и откуда им знать? Но он хороший, он позаботится о том, чтобы ты поправилась.

– Мне он тоже нравится. Я люблю его.

Через несколько минут она сказала:

– Мне жаль, что у нас было так мало денег, когда вы росли. Я знаю, это было унизительно.

Я почувствовала, как сильно покраснела в темноте.

– Не думаю, что это имело значение, – возразила я.

– Конечно, имело.

– Но теперь у нас все прекрасно.

– Я не так в этом уверена, – задумчиво произнесла она. – Твой брат – мужчина средних лет, который спит вместе со свиньями и читает детские книжки. А Вики – она все еще злится. Дети в школе смеялись над вами. Мы с твоим отцом не знали этого. А следовало бы знать. Вики до сих пор очень злится.

– На тебя?

– Думаю, да.

– Это глупо, – сказала я.

– Нет. Матери должны защищать своих детей.

Немного помолчав, я ответила:

– Мама, есть дети, которых матери обменивают на наркотики. Есть дети, у которых матери исчезают на много дней, просто бросают их. Есть… – Я умолкла, так как устала от этих слов, звучавших фальшиво.

Она продолжила:

– Ты была не такой, как Вики. И не такой, как твой брат. Тебе было не так уж важно, что думают люди.

– Почему ты это сказала? – спросила я.

– Посмотри, как ты теперь живешь. Ты просто шла вперед и… сделала это.

– Понятно. – Правда, мне не было понятно. Как мы можем вообще понять что-то насчет себя? – Когда я пошла в школу, я была очень маленькая. – Я вытянулась на спине на больничной койке. В окно проникал свет от зданий. – Я весь день скучала по тебе. Когда меня вызывал учитель, я не могла вымолвить ни слова, у меня ком стоял в горле. Не знаю, как долго это длилось. Но я так скучала по тебе, что иногда плакала в уборной.

– Твоего брата рвало.

Я немного подождала. Прошла не одна минута, прежде чем мама снова заговорила:

– Когда твой брат был в пятом классе, его каждый день рвало перед школой. Я так никогда и не выяснила почему.

– Мама, – спросила я, – какие детские книжки он читает?

– О маленькой девочке в прериях – это целая серия. Он любит эти книги. Но он, знаешь ли, не какой-нибудь там отсталый.

Я посмотрела в окно. Свет от Крайслер-билдинг сиял, как маяк – символ лучших надежд человечества, его величайших стремлений и жажды красоты. Вот что мне хотелось сказать моей матери об этом здании, на которое мы смотрели.

– Иногда я вспоминаю тот грузовик, – сказала я.

– Грузовик? – В мамином голосе звучало удивление. – Я ничего не знаю про грузовик. Ты имеешь в виду старый грузовик твоего отца?

Мне хотелось сказать – о, как мне хотелось сказать: «Ты даже не помнишь, как однажды там была вместе со мной такая длинная, длинная коричневая змея?» Мне хотелось спросить ее об этом, но я не могла произнести это слово и рассказать кому бы то ни было, как я испугалась, когда увидела, что заперта в грузовике с такой длинной коричневой… И она двигалась так быстро. Так быстро.

Когда я была в шестом классе, с востока прибыл новый учитель, мистер Хейли. Этот молодой человек преподавал социологию. Я помню два факта о нем. Вот первый факт. Однажды мне нужно было в туалет, а я терпеть не могла отпрашиваться, потому что это привлекало ко мне общее внимание. Он кивнул и с улыбкой дал мне пропуск. Когда я вернулась в класс и приблизилась к учителю, чтобы вернуть ему пропуск (это была большая деревяшка, которую нужно было иметь при себе в коридоре в доказательство того, что нам разрешили отлучиться с занятий), я увидела, как Кэрол Дарр, популярная в классе девочка, сделала один жест. По опыту я знала, что она насмехается надо мной, и этот взмах руки предназначен для ее друзей – чтобы они тоже могли надо мной посмеяться. Я помню, как лицо мистера Хейли покраснело и он сказал:

– Никогда не считайте, что вы лучше других, я не потерплю этого в своем классе. Здесь нет никого, кто был бы лучше других. Я только что заметил, по выражению на лицах некоторых из вас, что вы считаете себя лучше кого-то другого, и я не потерплю этого в своем классе.

Я взглянула на Кэрол Дарр. После этой суровой отповеди ей было совсем не до шуток.

Я сразу же по уши влюбилась в этого человека. Понятия не имею, где он сейчас, жив ли, – но я до сих пор люблю его.

Второй факт о мистере Хейли заключается в том, что он рассказывал нам про индейцев. До того момента я не знала, что мы обманом отобрали у них землю и это стало причиной начала войны Черного Ястреба[16]. Я не знала, что белые давали индейцам виски, что белые убивали их женщин в их собственных кукурузных полях. Я чувствовала, что люблю Черного Ястреба, как мистера Хейли, что индейцы были храбрыми и чудесными людьми. И просто не могла поверить, что Черного Ястреба возили по городам после того, как схватили. Я прочла его автобиографию, как только смогла достать. Мне запомнились его слова: «Наверно, у белых язык без костей, раз они могут выдать черное за белое, а плохое за хорошее». К сожалению, я читала его автобиографию в переводе, а он мог быть неточным. Я размышляла: «Кто такой на самом деле Черный Ястреб?» Мне казалось, что он сильный, но обманутый человек. Он с нежностью говорил о «нашем Великом Отце, Президенте», и от этого мне становилось грустно.

Все это произвело на меня очень сильное впечатление – унижения, которые мы принесли этому народу. Однажды я пришла домой из школы, где мы узнали о том, как индианки засадили поле кукурузой, а потом пришли белые мужчины и распахали это поле. Мать, сидя на корточках у входа в гараж, из которого мы недавно выехали, пыталась что-то починить. Я сказала ей: