— Сказали бы плохо, ты бы не поехала? — рассмеялся Кирилл.

— Нет, я бы попросила денег в долг у дяди Леши и поехала бы на поезде, — соврала я. — А вот Настьке с папой тоже не повезло. Он у нее бизнесмен, дома почти не бывает, и Настя думает, что он ее вообще не любит. Ну они хотя бы живут все вместе… Кирилл… Прости меня за тот скандал… Я… Просто он такой мерзкий… Я не ожидала… Я как представила… — Я почувствовала, что начала мелко дрожать.

Кирилл взял меня за запястья, сжал их вместе и поднес к лицу, согревая пальцы дыханием.

— А мы могли бы уже половину пути проехать… — заикаясь, бормотала я. — Надо было просто сдержаться… Это же не моя проблема, да? Его дети — не моя проблема, да?

— Ты права. И кроме тебя, ему бы никто не сказал об этом в глаза, а ты очень смелая. Я уважаю тебя за это. Иногда стоит сойти посреди дороги, чтобы не пачкаться о грязного человека.

— Отец… Я с детства мечтаю стать кем-то, чтобы он узнал об этом, и ему стало бы обидно, что не он меня воспитал, понимаешь?

— Просто стань хорошим человеком. А твой отец пропустил самое главное в своей жизни — он не видел, как ты выросла. Он столько всего не видел, что тебе надо лишь пожалеть его. Отпусти его с миром. Он не достоин тебя.

— Кир…

— Он не достоин. А сейчас улыбнись. Я попыталась улыбнуться.

— Ну, нет. Я просил улыбнуться, а не оскалиться. Хочешь, я почитаю тебе стихи?

— Ты пишешь стихи?

— Нет. Но я знаю много. Только, чур, уговор! Сегодня ночью ты не будешь грустить, а будешь много смеяться. Договорились? Смотри, как красиво!

Он указал на подсвеченный мост, к которому мы медленно приближались. На той стороне стояла красивейшая белая церковь и какой-то памятник. Длинный шпиль пронзал черное небо, рядом перевернутая пиала-купол, на самом верху которой расположилась маленькая луковка с крестом. Вокруг чернели ели, и могучие тополя без зазрения совести подпирали небосвод раскидистыми кронами. Желтый свет фонарей отражался в воде, отчего казалось, что на улице светлее обычного.

— Это памятник Афанасию Никитину.

— А кто это? — прищурилась я, всматриваясь в темноту.

— Ну ты деревня, — с осуждением протянул он. — Это путешественник. Он в пятнадцатом веке написал книгу «Хождение за три моря». Она ценна тем, что это были не записки паломника, а описание быта, религий, строя Индии, Турции и Персии. Жалко только, что до дома он так и не доехал. Умер, по-моему, где-то в районе Смоленска. Зато его записки были опубликованы сначала в Софийской и Львовской летописях, а потом их нашел Карамзин и опубликовал еще раз. Если честно, то очень интересный взгляд на чужой мир без Интернета. Почитай обязательно.

— Откуда ты все это знаешь?

— Я люблю читать, а по летописям писал курсовую и делал сравнительный анализ, поэтому пришлось подойти к вопросу более чем серьезно. Идем на ту сторону, посмотрим поближе.

— Ой, Кира, смотри! Пушкин! — показала я пальцем на фигурку в цилиндре у низенькой ажурной оградки.

— Пушкин, — подтвердил он. И вальяжно направился к поэту. Я понеслась за ним.

Кир встал в позу, отставив одну ногу в сторону. Обхватил себя руками и выразительно начал читать:

В глуши, во мраке заточенья

Тянулись тихо дни мои

Без божества, без вдохновенья,

Без слез, без жизни, без любви.

Душе настало пробужденье:

И вот опять явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

И сердце бьется в упоенье,

И для него воскресли вновь

И божество, и вдохновенье,

И жизнь, и слезы, и любовь.

— Браво! — захлопала я в ладоши. — Бис!

— Нет, пойдем к Никитину. Мне на него давно хочется посмотреть. Надо ж понять, на кого я угробил два дня своей жизни. Кстати, а ты знаешь, что Никита — так звали отца Афанасия? Это не фамилия, а отчество? Нет? Боже, Варя, ну ты темная!

— Зато ты светлый, — с улыбкой огрызнулась я и бегом понеслась к мосту.

— Мне здесь нравится, — догнал он меня. — Смотри, какое небо вкусное! Оно похоже на корзину с голубикой, в которой кто-то просыпал…

— Белую малину из звезд! — подхватила я. — А луна похожа…

— На круглый белый хлеб. У нас с тобой, как у Салтыкова-Щедрина в «Двух генералах» — везде еда мерещится. Хотя недавно ели…

— Ты не романтик.

— Куда уж мне!

— Что там со стихами? Ты обещал что-нибудь еще почитать.

— Все пучком.

Стихи он мне, конечно же, так и не начал читать. Мы брели по мосту, внимательно разглядывая окрестности. Очень красиво. Около «Звезды» светло и много разноцветных огней. Они отражаются в черной воде. А на другой стороне — жилые дома и лес. Скорее даже парк. Как же чудесно в Твери! Как жаль, что у меня нет с собой фотоаппарата.

Кирилл подошел к перилам и неожиданно развел руки в стороны, словно собирается взлететь. Пальто распахнулось и стало похоже на крылья. Я испуганно замерла. Уж не думает ли он шагнуть с моста? Этого еще не хватало. Он развернулся и хищно улыбнулся. Луна светила ему в затылок, отчего лицо приобрело просто-таки зловещее выражение. Заговорил таинственным шепотом:

Иди, иди за мной — покорной

И верною моей рабой.

Я на сверкнувший гребень горный

Взлечу уверенно с тобой.

Я пронесу тебя над бездной,

Ее бездонностью дразня.

Твой будет ужас бесполезный —

Лишь вдохновеньем для меня.

Я от дождя эфирной пыли

И от круженья охраню

Всей силой мышц и сенью крылий

И, вознося, не уроню.

Я зачарованно смотрела на него, не в силах произнести ни слова. Он продолжал читать стихотворение, а у меня подкашивались от восторга ноги. Демон. Демон ночи. Красивый, тонкий, озорной и величественный.

Последнее четверостишие он прокричал небу, задрав голову. Я глупо пялилась на него, как будто передо мной вдруг забил волшебный источник. Хотелось дотронуться до Кира рукой, чтобы проверить, живой ли он, настоящий ли, не придуман ли моим обалдевшим от впечатлений разумом.

— Я Блока люблю, — признался он, широко улыбаясь.

— Ты был похож на демона.

— Какие стихи, такой и я, — кокетливо сбросил волосы с лица.

Мы брели по пустынной набережной, мимо высоких стройных лип и ясеней. Дорогу освещали красивые фонари. Под ними стояли лавочки с ажурными ножками. Было немного страшно — вокруг совершенно безлюдно и тихо, лишь мы с Кириллом шуршим листьями и смеемся. Но он был спокоен и уверенно вел нас к памятнику, негромко читая Фета и Тютчева, Есенина и Ахматову, очень много Блока. Я мечтательно улыбалась, иногда кружилась от восторга, выкрикивая понравившуюся строчку, подхватывая охапку листьев и подбрасывая ее над нами вверх. Кир смеялся и продолжал дальше с еще большим выражением. Мне хотелось, чтобы эта ночь никогда не кончалась. Она такая удивительно прекрасная и волшебная.