Королевские гвардейцы, охранявшие внутренний двор, были удивлены, увидев свою королеву в столь ранний час, да еще одну. Но перечить Елизавете не посмели. Она приказала открыть Колдхарборские ворота – единственный проход, через который можно было попасть во внутреннюю часть Тауэра. Гвардейцы хотели сопровождать ее, но королева отказалась, велев им дожидаться ее возвращения. Пройдя через Зеленую башню, она направилась к часовне Святого Петра в веригах, одиноко стоявшей рядом с громадным зданием сокровищницы. Скрипнула незапертая дверь часовни. Елизавета вошла туда, где прежде никогда не бывала.

Ее встретила полная тишина. Сквозь окна часовни лился лунный свет. Возле алтаря горела одинокая свеча – знак постоянного Божьего присутствия. Елизавета побрела по каменным плитам к пустому нефу. Слева от нее тянулась замершая колоннада. Достигнув ступеней алтаря, Елизавета опустилась на колени. Ей рассказывали, что ее мать и Екатерина Говард похоронены где-то перед алтарем, рядом с обезглавленными герцогами Сомерсетским и Нортумберлендским. Увы, Елизавета не знала, с какой стороны находится прах Анны Болейн. Ничего. Где-то под этими камнями, на глубине нескольких дюймов, находился гроб из вяза, куда в страшный день весны 1536 года поместили обезглавленное тело ее матери.

Благочестивой протестантке, какой была Елизавета, не пристало молиться за усопших. Эти молитвы упразднил ее брат Эдуард Шестой, сын Джейн Сеймур. Ревностный протестант, слишком рано покинувший трон и земное существование. Однако Елизавета придерживалась прежней версии молитвенника, составленного архиепископом Кранмером, где такие молитвы были. Она уже решила, что непременно сохранит в церквях распятия, украшенные драгоценными камнями. Кое-кто из упрямых реформаторов церкви и пуритане считали их признаком язычества. И молитвы по усопшим Елизавета тоже оставит. Почему она должна сохранять порядок, введенный фанатичным мальчишкой, который даже не успел почувствовать себя королем? Что плохого в молитвах по усопшим? Кто знает, быть может, этими молитвами живущие облегчают участь тех, что оставили сей бренный мир. Елизавета молитвенно сложила руки, как могла успокоила ум и стала раз за разом повторять прекрасные строки молитвы, составленной Кранмером:

«Милости Твоей вверяю слугу твою Анну, оставившую этот мир в твердой вере и ныне пребывающую в вечном покое. Молю Тебя, пусть ничто не нарушит ее покоя и изольется на нее Твоя благодать».

Странный покой снизошел на душу Елизаветы. Ей было хорошо здесь, в полутемной часовне, рядом с останками матери, которую она едва помнила. Кэт часто повторяла, что Анна любила ее и гордилась ею. И как ужасно было для Анны… нет, подобное состояние лежало за гранью ужаса… покидать этот мир, оставляя малолетнюю дочь. Как будет расти любимое дитя? Сколько грязи и клеветы изольют на детскую душу те, кто погубил ее саму? Как бы она ни желала, Анне уже не восстать из гроба и не защитить Елизавету. За два дня до казни король объявил свой брак с ней незаконным. Елизавета стала побочным ребенком короля. Ужасно идти на эшафот, сознавая, какое страшное наследие она оставляет малютке. Со слов Кэт, Елизавета знала: выбор вида казни Анны оставался за королем. Ее могли либо сжечь у позорного столба, либо обезглавить. Ей предложили более милосердную смерть, если она признает расторжение своего брака с королем. И кто посмел бы обвинить Анну, что она предпочла смерть от меча мучительной смерти в огне?

Елизавета стояла на коленях возле алтаря, продолжая удивляться покою, снизошедшему на нее. Показалось, что рядом молится кто-то незримый, даруя ей свою любовь, радость и приятие. Конечно, это было лишь плодом воображения, в чем Елизавета пыталась себя уверить, возвращаясь обратно в свои покои. И все же в сердце оставалась глубокая уверенность, что Бог ответил на ее молитвы, а кем-то незримым была ее мать, принесшая исцеление и покой измученной душе своей дочери.

Январь ознаменовался коронацией Елизаветы в Вестминстерском аббатстве. Накануне она явила себя народу, проехав по запруженным лондонским улицам. Казалось, в Лондоне собралась вся Англия. Люди теснили друг друга, вытягивали шеи, чтобы получше разглядеть проезжавшую королеву. Все дома были празднично украшены шпалерами, флажками, разноцветными лоскутами и гирляндами из еловых ветвей. Звонили колокола всех лондонских церквей; едва ли не с каждого перекрестка доносилась музыка, а народу не убавлялось. Лорд Роберт тщательно продумал и великолепно устроил всю церемонию, превратив проезд королевы в захватывающий спектакль под открытым небом. Елизавета радовалась ничуть не меньше простолюдинов. Особенно ее тронуло живописное панно, на котором в полный рост были изображены ее родители – король Генрих Восьмой и королева Анна. Глядя на холст, Елизавета не могла удержаться от слез, особенно когда кто-то в толпе выкрикнул: «Помните старину Генриха Восьмого? Глядите, он вернулся к нам в облике своей дочери!» Елизавета не уставала благодарить горожан за теплый прием.

– Я буду такой, какой и надлежит быть королеве, – доброй и заботливой к своим подданным, – обещала она, чувствуя ответные волны народной любви.

День коронации выдался снежным. Елизавета шла к аббатству, накинув плотный шелковый плащ с горностаевым подбоем. Она не стала тратиться на новый наряд для коронации, а надела платье Марии, в котором та короновалась пять лет назад. Сотни свечей освещали лица тех, кто удостоился чести быть приглашенным на церемонию. Пламя играло гранями драгоценных камней, отражалось на королевских регалиях и вспыхивало золотом на бесценных шпалерах ее отца, скопированных с полотен великого Рафаэля. Когда епископы представили Елизавету ее подданным, зал буквально затопили приветственные крики, заглушив гудящий орган и звонкие голоса труб. Стены старинного аббатства едва выдерживали эту лавину звуков. Ритуал избрания, ритуал принесения клятв, ритуал помазания. Затем Елизавету усадили в старинное коронационное кресло, а над ее головой подняли корону. В тот момент, когда корона увенчала ее голову, новая королева думала о своих родителях, переживая неописуемое ликование. Отныне она законная королева, и Бог вверил в ее руки управление Англией. Она долго и упорно боролась за эту корону, и теперь никому не удастся лишить ее королевской власти.

Через десять дней Елизавета открыла свое первое заседание парламента, восседая на золотых подушках и под балдахином с королевским гербом. Но не успела она снять с себя торжественные одеяния и предоставить обеим палатам заняться обсуждением насущных дел, как в Уайтхолл явился спикер парламента и депутация от палаты общин, прося аудиенции у ее королевского величества.

Елизавета неохотно вышла в приемную. Стены и резные колонны были покрыты листовым золотом, а черно-белые мраморные плиты пола устилали роскошные и весьма дорогие турецкие ковры. Великолепию зала королева противопоставила скромность своего облика, явившись в простом платье девственно-белого цвета. Но стоило ей воссесть на трон, и в ней увидели богиню. Неудивительно, что и спикер, и депутация палаты общин благоговейно опустились на колени.

– Сэр Томас Гаргрейв, – произнесла Елизавета, показывая свою готовность выслушать спикера.

Так будет всегда. Она искренне любила народ, но хорошо понимала разницу между народом и палатой общин.