– Ты все-таки того, поаккуратнее, – на прощание сказал гаишник, – а то странный ты какой-то. Может, тебе в больницу надо? Могу подвезти.

«Может, и надо», – весело подумал Алик. Он снова чувствовал себя прекрасно.

В четверг Алик закончил работу пораньше и к семи часам стоял перед дверью в свои пятикомнатные покои, где покой уже дня три как отсутствовал. С момента Скандала месяца жена не проронила ни слова, дочка тоже не желала общаться. В первый день было еще ничего, выручали радостно щебетавшие близнецы и чувство огромного духовного подъема на фоне задуманной махинации с Магаданпромбанком. На второй стало хуже, Алик сделал вялую попытку помириться, приобнял жену, получил локтем под дых, выпил сто пятьдесят грамм виски и уснул. На третий день захотелось сбежать из дома.

…Тишина, жена молча подает ужин, мясо в соусе из обид и с приправой в виде чувства вины. Дочь на вопросы отвечает односложно.

– …

– Хорошо.

– …

– «Пять» по алгебре.

– …

– Не хочу.

В подтексте – «отвали, козел, навсегда». Даже няня близнецов смотрит со сдержанным осуждением. Даже кровать, в которую бежишь, чтобы забыть весь этот ужас, кажется, скрипит: «У-род». Начинаешь вертеться. Сон не идет. Кровать скрипит при каждом перевороте:

– У-род (переворот).

– Ко-зел (переворот).

– Все про-срал (переворот).

– Де-бил.

И засыпаешь в какой-то нелепой позе. И орешь во сне. И всю ночь снятся кошмары. А утром слезливый омлет с женскими иллюзиями о том, что ты настоящий мужик, защитник женщин и детей. И небрежно брошенный на стол бутерброд с сыром и презрением. И ненавистью. И обидой.

Невыносимо. Это невыносимо.

Встаешь. Она спиной к тебе, моет посуду. Подходишь, обнимаешь ее, гладишь, говоришь:

– Ну послушай, ну я не прав, я не хотел… Но и ты тоже… Ну пойми меня…

А в ответ тихий голос:

– Уйди, ты мне неинтересен.

И легкий, но обидный тычок локтем в середину брюха. И уходишь, потому что понимаешь – да, неинтересен.

Алик стоял перед дверью в квартиру и пытался придумать план великого семейного примирения. Если сейчас, в четверг вечером, не помириться, то пятница будет испорчена, а за выходные взаимное отчуждение напитается соками и перельется на следующую неделю. Все станет сложнее. Это скажется и на работе. Сорвется сделка с Магаданпромбанком. И тогда прощай, Багамы, три любовницы и океанские закаты. От расстройства он начнет пить, спустит все деньги. Потом инсульт, частичная парализация. Жена с детьми уйдет к маме. Нет, уйдет он, оставив им последние деньги и квартиру. Дети не должны нуждаться. А сам станет бомжевать… И вот наконец смерть, где-нибудь на помойке в районе Киевского вокзала. Все закончится тоскливым февральским утром, приедет труповозка, пьяные санитары брезгливо бросят туда его немытое тело. А в свидетельстве о смерти напишут: смерть от голода, холода и огромного разочарования в жизни.

«Нет, – в ужасе подумал Алик, – помириться нужно обязательно сегодня, иначе, как у Брэдбери, эффект бабочки и вся жизнь наперекосяк».

Как всегда от страха и выброса адреналина, мозг стал работать в режиме форсажа. Через несколько секунд в голове возник план.

1. Помириться с дочкой. Как Сашка говорит: «Это мамка тебе чужая тетка, а я самый родной человек». И она, безусловно, права. Время – 15 минут.

2. Совместный ужин – я, дочка, жена. Я общаюсь с дочкой, дочка общается с женой, жена со мной не общается. Уже какие-то ниточки натягиваются, жена перестает чувствовать поддержку дочери. Она в меньшинстве. Я делаю попытку с ней заговорить. Она, конечно же, меня посылает (сразу только кошки родятся). Я без скандала отступаю. Жене немного стыдно перед дочерью. Время – полчаса.

3. Обязательно напроситься на вечернюю прогулку с близнецами и Сашку с собой взять. Я играю с близнецами и Сашкой. Дети счастливы (не так уж и часто я хожу с ними гулять). Они смеются, щечки их раскраснелись от легкого морозца и подвижных игр. Жена стоит в сторонке и понимает, понимает, дура, что мужик-то я хороший, отец замечательный, а закидоны… ну у кого их не бывает. Жена мягчеет, тает жена. Дополнительный бонус. От игр и общения с детьми я тоже успокаиваюсь. Мне хорошо. А это важно, потому что впереди самый главный четвертый пункт. Время – 1 час.

4. Разговор с женой. Близнецов уложили спать, Сашка тоже заснула. Жена возится на кухне. Вхожу я и… не знаю, что «и»… Тут всегда по-разному. Точно одно – разговор будет тяжелым. Даже не хочу думать. Понадеюсь на два И, которые меня никогда не подводили, – Импровизацию и Интуицию. Время – один час.

5. И секс… для закрепления достигнутых результатов. Великий замирительный секс, после которого стираются обиды, рушатся стены, все встает на свои места, и даже иногда рождаются дети. Время… Хм, да это как пойдет, хоть до утра!

Алик позвонил в звонок видеодомофона. В кармане лежали ключи, но он позвонил.

«Хорошо бы дочка открыла», – загадал он про себя наудачу.

Дочка и открыла. Скользнула по нему обиженным взглядом, повернулась и молча пошла в свою комнату. Не раздеваясь, Алик пошел за ней. Перед дверью он плюхнулся на колени, широко раскинул руки в стороны и так ввалился в комнату дочери.

– Ладно, ладно, Сань, я согласен. Заслужил, согласен я…

– Ты чего, совсем офигел? На что ты согласен? – Дочь ответила грубо, но явно заинтересовалась его словами.

– В принципе, на все согласен. Заслужил, как говорится. А конкретно согласен на полстакана.

– Какие полстакана, совсем сбрендил?

– Ну как же, Сань, нехорошо забивки забывать. Мы же договаривались с тобой, когда я стану стареньким и силы покинут меня, ты поднесешь мне стакан воды. Нет, я, конечно, не ангел, да и веду себя безобразно, вон стол тебе сломал и вообще… Но ведь и не окончательное говно, правда? Люблю тебя, забочусь и все такое… Поэтому полстакана. Я согласен.

Момент был ключевым. Алик знал, что Сашка девочка добрая, отходчивая, любит его, а самое главное – очень смешливая. Расколоть ее ничего не стоило. Но и обидел он ее сильно. Дочка несколько секунд старалась сохранить серьезное, сердитое выражение лица, но не смогла. Она закрыла лицо руками, стала мелко трястись, а потом ритмично всхлипывать. Смеялась она, как молодая ослица, через равные промежутки времени выдавая заходящееся на вдохе «Иа».

– Иа… Иа… Иа… Иа… – Из ее глаз текли слезы.

«Дурында малолетняя, – с нежностью думал Алик, – сиськи вон уже третьего размера, а смеется, как первоклашка».

– Да ну тебя, – попыталась снова обидеться дочка и даже махнула рукой куда-то в сторону, но по всему было видно, что обиды уже нет. Растворилась обида в смехе, в любви и еще в чем-то, чему современные люди давно не придают значения, а люди менее современные, близкие к природе, называют кровным родством.