Говоря это, она смотрела им прямо в глаза – то Йону, то Джойс, – сидя напротив них за кухонным столом. И ни по возрасту, ни по внешнему виду этой низкорослой, коренастой девахи никак нельзя было сказать, что у нее в прошлом длинная беспутная жизнь. Широкие плечи, густая челка, волосы собраны сзади в хвост. И ни малейшего намека на улыбку.

– Да, вот еще что, – сказала она.

Эди расстегнула и сняла свою блузку с длинными рукавами, под которой оказалась майка. Руки, грудь и – она повернулась – спина были покрыты татуировками. Ее кожа напоминала не то узорчатую ткань, не то комиксы со зловеще ухмыляющимися физиономиями в окружении драконов, китов, вспышек пламени, – рисунок был до того запутанным, что разобраться в нем, казалось, невозможно, и до того жутким, что разбираться и не хотелось.

Хотелось только спросить, все ли ее тело разукрашено таким же образом.

– Удивительное дело, – произнесла Джойс, стараясь говорить как можно ровнее.

– Ну, не знаю, удивительное или нет, но стоило бы кучу денег, если бы мне пришлось за это платить, – ответила Эди. – Вот, значит, чем я занималась в свое время. Я почему это показываю: некоторым такие дела не нравятся. Ну а вдруг мне там, в сарае, станет жарко и захочется поработать в одной майке?

– Мы не такие, – заверила ее Джойс, а сама поглядела на Йона.

Он только пожал плечами.

Джойс предложила Эди чашечку кофе.

– Да нет, спасибо, – ответила та, надевая блузку. – У нас в «Анонимных алкоголиках» многие теперь жить не могут без кофе. А я им говорю: зачем менять одну заразу на другую?

– Удивительная девушка, – говорила Джойс мужу позднее. – О чем с ней ни заговори, тут же прочтет лекцию. Жаль, я не решилась спросить о непорочном зачатии.

– Она сильная, – ответил Йон. – Это главное. Я поглядел на ее руки.

Слово «сильный» Йон всегда употреблял в прямом смысле. Он имел в виду, что Эди способна поднять бревно.

Работая, Йон слушал Си-би-си{8} – музыку, но также и новости, аналитику, разговоры ведущих со слушателями. Иногда он пересказывал жене реакцию Эди на то, что они слушали вместе.

Эди не верила в эволюцию.

(Существовала программа на эту тему, иногда на радио дозванивались противники преподавания теории эволюции в школе.)

Почему же?

– А потому что в этих библейских странах, – заговорил Йон, искусно подражая монотонному голосу Эди, – в библейских странах полным-полно обезьян. И эти обезьяны покачаются-покачаются на ветках, а потом слезут. Вот люди там и решили, что обезьяны слезли с деревьев и стали людьми.

– Ну, вообще-то… – начала Джойс.

– Ну-ну, даже не пытайся. Ты что, забыла первое правило о том, как спорить с Эди? Даже не пытайся и молчи.

Эди верила также, что крупные медицинские компании открыли лекарство от рака, но вступили в сговор с врачами: держат его в секрете, чтобы те и другие могли побольше заработать.

Когда по радио передавали «Оду к радости»{9}, она заставила Йона выключить звук, потому что мелодия показалась ей жуткой – «как на похоронах».

И еще она сказала, что Йон и Джойс – на самом деле это относилось только к Джойс – не должны оставлять бутылки с вином на кухонном столе, на виду.

– А ей какое дело? – удивилась Джойс.

– Значит, считает, что есть дело.

– Да когда она вообще успела изучить наш кухонный стол?

– Она проходит мимо него в туалет. Не может же она писать в кустах.

– Но я правда не понимаю, какое ей…

– Еще она иногда заходит на кухню, чтобы сделать нам пару сэндвичей…

– Вот как? На мою кухню? На нашу?

– Послушай, речь идет только о том, что она опасается выпивки. Она все еще очень уязвима в этом смысле. Нам с тобой этого не понять.

Опасается. Выпивки. Уязвима.

Разве это слова Йона?

Джойс должна была в этот момент все понять, даже если Йон сам еще ничего не понимал. Он влюблялся.

Влюблялся. Это слово предполагает какой-то период времени, который надо прожить. Но бывает, что это происходит стремительно. Какая-то доля секунды – и ты сражен. Сейчас Йон еще не влюблен в Эди. Тик-так. А сейчас уже влюблен. Удар судьбы, делающий из человека калеку, злая шутка, которая превращает зрячего в слепца.

Джойс попробовала убедить Йона, что он ошибается. У него ведь не было почти никакого опыта общения с женщинами. Да вообще никакого, кроме ее самой. Они всегда считали, что эксперименты с разными партнерами – ребячество, а супружеская измена – дело грязное и разрушительное. И теперь она думала: а не лучше ли было дать ему наиграться в это побольше?

Он провел всю эту темную зиму запертым в мастерской, совершенно открытый флюидам самоуверенности, исходящим от Эди. Конечно, в таких условиях заболеешь – как при плохой вентиляции.

Эди свела его с ума, раз он принял все это всерьез.

– Ну да, я об этом думал, – ответил он. – Может, и правда свела.

Джойс заявила, что это дурацкий подростковый разговор, ему надо просто избавиться от наваждения. Нельзя быть таким беспомощным.

– Кем ты себя возомнил? Рыцарем Круглого стола? Кто-то подлил тебе любовного зелья?

Потом извинилась за свои слова. Все, что остается, – сказала она, – это отнестись к случившемуся как к общей проблеме. Очень опасной, ставящей на край пропасти. Но надо ее решить, и тогда она окажется всего лишь мелкой заминкой в истории их брака.

– Мы с тобой все преодолеем, – сказала она.

Йон посмотрел на нее как-то отстраненно. Взгляд его был даже добрым.

– Нет больше никакого «мы с тобой», – ответил он.

Как же это могло случиться? – спрашивала Джойс и Йона, и саму себя, и других. Тяжело ступающая, туго соображающая ученица столяра, которая летом одевалась в мешковатые штаны и фланелевую рубашку, а зимой в грубый свитер с прилипшими стружками. Своим умом способная только переходить от одного идиотского клише к другому и объявлять каждый свой вывод непреложным законом жизни. И такая особа затмила Джойс – с ее длинными ногами, тонкой талией и заплетенными в косу длинными шелковистыми волосами? Затмила ее остроумие, ее музыку, ее второе в классе IQ?

– Я вам скажу, в чем дело, – сказала Джойс.

Разговор происходил уже гораздо позже, когда дни стали длиннее и в канавах у дорог появились звездочки болотных лилий. Она ездила на уроки музыки, надев темные очки, чтобы скрыть глаза, опухшие от слез и выпивки. А после работы ехала не домой, а в Виллингдонский парк: Джойс надеялась, что Йон испугается, как бы она не покончила с собой, и отправится ее искать. (Один раз он приехал, но только один раз.)