Три дня подряд мы с Зебом являлись сюда после обеда за инструкциями, и каждый раз нас проводили новым путем с новыми предосторожностями. Совершенно ясно, что архитектор, проектировавший Дворец, был одним из нас. Громадное здание скрывало в себе ловушки, двери и проходы, явно не зарегистрированные ни на одном официальном плане.

Через три дня мы стали полноправными старшими братьями. Такая поспешность объяснялась только серьезностью обстановки. Попытки впитать все, что мне говорили, почти полностью истощили мой мозг. Мне пришлось потрудиться больше, чем когда-либо в школе или училище. Все, чему нас учили, требовалось знать назубок, а запомнить нужно было удивительно многое. Что, пожалуй, было очень кстати – учеба просто не оставила мне времени для беспокойства о других вещах. Потому что до нас не дошло даже слухов об исчезновении Снотти Фассета, и этот факт пугал куда больше, чем обычное официальное расследование.

Офицер безопасности не может пропасть незаметно. Конечно, оставалась слабая надежда на то, что Снотти столкнулся с нами, выполняя поручение, о котором он не должен был каждый день рапортовать своему шефу. Но все-таки, вероятнее всего, он оказался у алькова, потому что кто-то из нас оказался под подозрением и ему велели за ним следить. А если так, тишина и покой означали, что начальник службы безопасности продолжал следить за нами, в то время как психотехники тщательно анализировали наше поведение. В этом случае наши ежедневные отлучки после обеда, несомненно, были занесены в соответствующую графу. И если весь наш полк был под подозрением, то за эти дни мы набрали себе совсем ненужных дополнительных баллов.

Я бы никогда над этим не задумался и чувствовал бы только облегчение оттого, что дни проходят в спокойствии, если бы этот факт не обсуждался с тревогой на заседаниях Ложи. Я даже не знал, как зовут Блюстителя морали и где находится управление безопасности, да мне и не положено было это знать. Я знал, что он существует и что докладывает непосредственно Великому Инквизитору или даже самому Пророку, но и только. Я обнаружил, что мои братья по Ложе, несмотря на почти невероятную осведомленность Каббалы о жизни Дворца и Храма, знали немногим больше, чем я сам, о работе службы безопасности: у нас не было ни одного человека в штате Блюстителя морали. Причина была простая. Каббала была столь же осторожна в оценке характера, личности и психологических особенностей потенциальных братьев, как и служба безопасности в отборе своих сотрудников. Блюститель никогда не примет в свои ряды человека, которого могут привлечь идеалы Каббалы. Мои братья никогда не пропустили бы такого человека, как, скажем, Снотти Фассет.

Я понимал, что в те дни, когда психологические измерения еще не стали математической наукой, налаженная система шпионажа могла рухнуть из-за какого-нибудь душевного потрясения у ключевой фигуры, – что ж, Блюстителя морали подобная угроза не тревожила: его люди никогда не страдали душевными потрясениями. А еще я понимал, что наше братство в первые дни своего становления, когда оно проходило очистку и закалку перед грядущими испытаниями, не раз омывало кровью неофитов полы комнат Ложи, – я не знал конкретных фактов, подобные записи уничтожаются.

Было решено, что на четвертый день мы не пойдем на собрание Ложи, а будем находиться в таких местах, где обязательно будем замечены, чтобы скомпенсировать наши подозрительные отлучки.

Я сидел в общей комнате, читая журналы, когда вошел Тимоти Клайс. Он взглянул на меня, кивнул и начал не спеша просматривать кипу журналов. Наконец он сказал:

– Этот антиквариат, наверное, попал сюда из приемной дантиста. Ребята, никто не видел последний номер «Тайм»?

Слова его были обращены ко всем находившимся в комнате. Никто не ответил. Тогда он повернулся ко мне:

– Джон, я думаю, ты сидишь на нем. Поднимись на минутку.

Я ругнулся, но привстал. Он нагнулся ко мне, чтобы взять журнал, и прошептал: «Доложись Мастеру».

Кое-чему я уже научился, так что продолжал некоторое время читать как ни в чем не бывало. Потом отложил журнал, потянулся, зевнул, поднялся и направился к уборной, но прошел мимо двери и через некоторое время я входил в помещение собраний Ложи. Зеб был уже там, а вместе с ним и несколько других братьев. Они окружили Мастера Питера и Магдалину. В комнате чувствовалось напряжение.

– Вы посылали за мной, досточтимый Мастер?

Питер взглянул на меня и кивнул Магдалине. Та сказала:

– Юдифь арестована.

Мои колени ослабли, я с трудом устоял на ногах. Я не очень нежен, и мне хватает физической отваги, но удар по близким и любимым почти всегда достигает цели, потому что человек там наименее защищен.

– Инквизиция? – с трудом выговорил я.

Ее глаза были полны жалостью.

– Мы так полагаем. Они забрали ее утром, и с тех пор с ней не удалось связаться.

– Предъявлены обвинения? – спросил Зеб.

– Официально – нет.

– Та-ак. Это скверно пахнет.

– И скверно, и хорошо, – не согласился с ним Мастер Питер. – Если это касается того, о чем мы думаем, то есть Фассета, и если бы у них были какие-то улики, указывающие на остальных, тогда арестовали бы всех четверых. По крайней мере, обычно они делают так.

– Ладно, что мы можем сделать? – спросил я.

Ван Эйк не ответил. Магдалина сказала, стараясь меня успокоить:

– Ты ничего не сможешь сделать, Джон. Тебе не пройти всех дверей, которые к ней ведут.

– Но не можем же мы сидеть на заднице и ничего не делать?

Мастер Ложи сказал:

– Спокойно, сынок. Мэгги – единственная из всех нас, у кого есть доступ во внутренние покои дворца. Придется довериться ей.

Я снова к ней повернулся. Она вздохнула и сказала:

– Да, но вряд ли я смогу сделать много.

И она ушла.

Мы ждали. Зеб предложил, чтобы мы с ним вернулись и продолжали «быть на виду», но, к моему облегчению, ван Эйк запретил:

– Мы не совсем уверены, что гипнотическая защита сестры Юдифи достаточна и она выдержит испытание. К счастью, она может выдать только вас двоих и сестру Магдалину, и потому я хочу, чтобы вы оставались здесь, в безопасности, пока Магдалина не выяснит все, что сможет. Или пока не узнаем, что ее схватили, – добавил он задумчиво.

Я почти выкрикнул:

– Юдифь нас никогда не выдаст!

Он печально покачал головой:

– Сынок, любой человек может выдать кого угодно на допросе, если он не подвергся предварительно гипнотической защите. Увидим.

Я не смотрел на Зеба, погруженный в собственные эгоистические мысли. Он удивил меня, заявив гневно:

– Мастер, вы держите нас здесь, как наседка цыплят, а в то же время послали Мэгги сунуть голову в мышеловку. А что, если Юдифь уже сломлена? Они же сразу схватят Магдалину!