Чтобы подкрепить свои слова, Темса показал нам стопку из семи половинок медных монет, сдавленную между большим и указательным пальцами. Я достаточно знал об Арке и поэтому догадался, что это наши монеты – то, что привязывает нас к миру живых. Тысячелетнее извращение древней традиции, которая требовала платить лодочнику за переход в мир иной. Обмани лодочника. Обмани смерть. На этих медных полумесяцах аркийцы построили свою империю.

Мне страшно хотелось заорать – и, мертвые боги мне свидетели, я попытался. Я хрипел, шипел, я задыхался, а когда все это ни к чему не привело, я показал коротышке все неприличные жесты, которые я знал. Несколько из них я изобрел по ходу дела.

Другие призраки поддержали мой бесплодный бунт, но все зрители лишь усмехались, глядя на нас. Темса и его похожая на гору телохранительница, похоже, все это уже видели. Темса не обратил бы на меня внимания, даже если бы я загорелся.

– Запишите их, – приказал он.

Появились двое мужчин в длинных одеяниях. У одного из них была длинная борода, заплетенная в косички. Он в основном оставался в тени. Другой – темнокожий, лысый, скорее всего, был родом из далеких южных пустынь. В руках он держал свиток и тростниковое перо. Откашлявшись, он начал с торговцев.

– Так. Ты. Имя.

Призрак с разрезом на груди беззвучно зашевелил губами. Он мог бы и не стараться: вопрос был риторическим.

– Назовем тебя «Амин», – предложил писец, уже водя пером по папирусу.

Бородатый человек у него за спиной начал царапать имя на половине монеты, и пока он не закончил, призрак Амин содрогался от боли.

Писец остановился, чтобы оглядеть человека с ног до головы.

– Тридцать лет. Десять из них считал монеты.

– Он больше похож на повара, – рыкнула госпожа Джезебел.

– Значит, повар, – поспешно исправился писец.

Так оно и шло. Писец на ходу придумывал очередному бедняге имя, его записывали на половине монеты, добавляли возраст и профессию. Когда настал мой черед, я устроил пантомиму, изобразив нечто угрожающее с участием ноги и отверстия. Обычно я не такой дерзкий, но того требовали обстоятельства.

Писец лишь слегка нахмурился. Он, несомненно, видел все это и раньше.

– Джеруб, – сказал он. – Слуга, пять лет.

Я согнулся, когда мое ложное имя принялись выцарапывать на монете. Мне показалось, что в мою грудь, повторяя движения резца, втыкается сосулька, и я едва не упал в обморок. К счастью, все быстро закончилось. Я был благодарен им за то, что они обошлись без фамилии и названия должности. Никогда в жизни я еще не испытывал такой боли, а ведь ее в моей жизни было достаточно.

Темса вздохнул.

– Напряги воображение, парня нужно слегка приукрасить. Посмотри на его долбаную шею! Ты же знаешь, покупателей тошнит от подобных ран. Вот почему нужно чисто. Целься в грудь, в живот, да хоть в жопу – куда хочешь, лишь бы рану можно было закрыть балахоном.

– Тогда… пятнадцать лет. Нет, тридцать лет.

– Двадцать восемь. И напиши, что он работал на конюшне с жуками и лошадьми.

– Готово, босс.

Темса постучал тростью по земляному полу.

– Ну что ж, мои новые тени, спокойной ночи. Мы снова встретимся в рыночный день.

Люди один за другим вышли в коридор, бормоча, что сегодня вечером они хорошо поработали. Я следил за ними до тех пор, пока последнее одеяние не исчезло из виду, а затем нашел каменную стену в задней части клетки, подальше от меди, и начал биться об нее головой. Удары были больше похожи на мягкие шлепки, и никак не помогали справиться с раздражением. Стена не причиняла мне боли, а лишь сдержанно сопротивлялась. Я не был призраком из старых сказок, который может проходить сквозь двери и стены: реальность ограничивала меня так же, как и раньше.

Мысль о собственной неуязвимости ободрила меня, и я повернулся к своему убийце. Он ссутулился и смотрел на меня, стиснув кулаки. Он видел мое «выступление», и, несомненно, был так же, как и я, разочарован своим бедственным положением. Блеск в его глазах подсказал мне, что он возлагает всю ответственность на меня, словно это я виноват в том, что он меня зарезал. Если бы он мог убить меня во второй раз, то я бы уже превратился в синеватое облачко. Но сейчас его ярость была бессильна.

Я покачал головой, глядя на него, а затем нашел место, где можно побыть одному, и обхватил руками лодыжки, приняв позу, в которой уже находились все остальные. Положив подбородок на холодное желе, в которое превратились мои колени, я уставился на свою новую кожу. Пары сохранили форму, которая была у меня при жизни. Каждый выступ, каждая грань и черта сохранились, только теперь они стали мягче и превратились в голубой туман. Мой обширный живот все еще выступал вперед, и (что отчасти меня порадовало) у меня даже сохранились член и яйца. Однако я подозревал, что после смерти они будут столь же бесполезны, как и при жизни.

Мой туман слегка светился и тек, словно кровь в теле. Когда я двигал рукой, моя форма растягивалась и дрожала, подобно огню свечи на ветру. Мои раны в груди казались чуть белее, чем остальное тело; я предположил, что так же выглядит и шея. Я потрогал их, но боли не почувствовал, даже когда палец наполовину исчез в грудной клетке.

Когда этот осмотр стал мне невыносим, я попытался заснуть, но оказалось, что сон – роскошь, которая доступна только живым. Поэтому я, как и любой человек, оказавшийся в таких жутких обстоятельствах, стал размышлять о том, что мне следовало сделать по-другому.

Я заново прокрутил в голове всю погоню, проклиная себя за то, что не свернул тут налево, а там – направо. Я изобретал хитроумные приемы, с помощью которых можно было направить нож нападавшего на него самого. Я сочинял остроумные реплики, которые мог произнести перед своей кончиной. Я даже думал о том, как бы я рассказал о встрече со смертью своему таинственному работодателю из Небесной Иглы. Все это отвлекало и утешало меня. Поначалу.

Человек, мечтающий изменить прошлое, всегда будет видеть себя лишь результатом событий, которые могли бы произойти. Страстное желание и тоска ничего не меняют в настоящем. Каждый раз, когда я поднимал взгляд, то видел себя в мрачной камере, за решеткой, сдвинуть которую я не мог; компанию мне составляли только восемь призраков, а чтобы развлечься, я мог лишь трогать свою перерезанную глотку. Мое существование в данный момент