– Мы ничего не планировали. Педар говорит, в лавке много работы.

– Там всегда много работы. Хафиз – самый лучший механик. Ты же не думаешь, что они так просто отпустят его? Ты должна бороться за него, дорогая.

Она въехала на парковку у греческого ресторана.

– Познакомься, это Бехрам, мой муж. – Она помахала ему рукой, пока мы шли к столику.

– Салям, – слегка запыхавшись, поздоровался он. – Джан, – сказал он жене, – мне нужна твоя помощь. Нам не хватает рук.

– А что с той девушкой, что мы наняли? – спросила Фарназ. – Она должна была сегодня начать.

– Она так и не пришла.

Фарназ закатила глаза и скрылась на кухне. Потом вышла оттуда с тарелками, полными лепешек пита, палочек сувлаки[3] и салатов.

– Угощайтесь, дамы. Если что-то понадобится, я на кухне.

– Вам помочь? – спросила я.

– Сиди, – прошипела одна из девушек. – Из-за тебя мы все выглядим невежливыми.

– Ой, – я села на место и опустила голову.

Неловкая пауза затянулась. Когда я подняла глаза, то увидела, что все они с трудом сдерживают смех.

– Добро пожаловать в семью, – сказала та, что сидела слева от меня, толкая меня локтем. – Мы не такие серьезные.

– Да дайте вы поесть бедной девочке, – сказала мать Фарназ, наливая мне в стакан воды. – Я думала, что увижу Мону на свадьбе. Как она?

– С Мааман все хорошо. Они не успели оформить все документы.

– Передай ей, что Фарида шлет привет. Когда я жила там, я много раз бывала в вашем летнем доме.

– Правда?

– Да. Это такое прекрасное место. Твоя мать устраивала роскошные приемы в саду. А твой отец… – Она рассмеялась. – Красивый черт с серебряным языком. Ты, должно быть, совсем молоденькая. Я не помню, чтобы я видела тебя или твоего брата.

– Мы обычно брали еду и прятались в лимонных зарослях, – ответила я. Это было мое самое любимое место на свете.

– Мне очень жаль, что все так случилось, – сказала Фарида.

Я кивнула и занялась едой, стараясь не думать и не вспоминать о запахе горящих лимонных деревьев.

Когда я вернулась домой, Ма протирала от пыли стеклянный шкафчик, который сиял в этой обшарпанной квартире как восклицательный знак. Хафиз сказал мне, что шкафчик – ее гордость.

– Какие красивые, – сказала я, разглядывая коллекцию фарфоровых фигурок.

– Нравится? – просияла Ма. – Взяло много лет.

На полках стояли самые разные статуэтки, некоторые раскрашены золотом, другие похожи на те, что находят на распродажах, но все стояли по группам – мама, папа и дети, иногда трое или четверо, иногда с домашним животным, иногда с домиком.

– Это мы, – указала она на три фигурки, раскрашенные в нежные тона. – Это мне дали, когда я родила. Я, Камаль и маленький Хафиз.

– Очень мило, – сказала я. – Теперь надо найти меня.

– Нет. – Она убрала фигурки на верхнюю полку. – Это мое. Ты должна сама. – Рассмеявшись, Ма похлопала меня по животу.

Мысль о том, что у нас с Хафизом будут дети, вызывала у меня и опасение, и предвкушение. Желание иметь свою семью всегда жило в тайных уголках моего мозга, и я всегда думала о нем, стараясь заглушить громкие споры и ссоры, доносящиеся из комнаты Мааман и Баба.

Теперь, оглядываясь назад, я очень благодарна Хафизу за то, что Наташа и Заин никогда не видели родительских ссор. Нет. Наши разногласия были другими. Тихими, молчаливыми, из тех, что заметают под кровать или прячут в бельевом шкафу. И мы хорошо, так хорошо научились никогда не заглядывать в эти потайные места.

НАСТОЯЩЕЕ

4 августа 1995 года

– Прекрасно, – сказал Трой. – Беру.

– Но ты же не видел остальные. – Я стояла возле широких раздвижных стеклянных дверей, готовая показать ему личный бассейн на крыше.

– Не нужно. – Остановившись за моей спиной, он встретился взглядом с моим отражением в стекле. – Мне тут нравится. – И, понизив голос, добавил: – Очень.

От моего дыхания стекло запотело. Целую жизнь назад, когда мы стояли вот так же, я к нему обернулась.

Думаю, возможно, тогда это и началось.

– Зачем ты это делаешь? – спросила я.

Он начал играть моим локоном.

– Я до смерти хочу поцеловать тебя.

Но он не поцеловал меня. Я выпадала из круга свободных, доступных девиц. Он хотел меня, но ему требовалось, чтобы я сама открыла эту дверь, осознанно, по собственной воле.

Впусти меня.

Я отвернулась.

– Так что, я заполняю предложение о покупке?

– Пожалуйста, – он произнес это с интимной интонацией.

Я представила его рядом, ожидающего касания моих губ, пальцев, языка.

У меня дрожали руки, пока я отыскивала нужный документ в стопке. Это была шестая квартира, которую мы смотрели после отъезда Боба.

Переделанный из столетнего складского здания, с десятиметровыми бревенчатыми потолками, стенами из полированного кирпича, автоматическими жалюзи на окнах, лифтом для спуска в персональный гараж, этот пентхаус-лофт с двумя спальнями, библиотекой и личным гимнастическим залом представляет собой одну из самых больших и самых потрясающих квартир в городе.

Я вспомнила, как прочла это объявление и сразу подумала, что оно подойдет идеально. И, может быть, – ну может быть – тогда я избавлюсь от Троя. Каждый час, что мы проводили вместе, только усиливал мои опасения. Запах его кожи, форма его ногтей, легкие перемены интонаций в его голосе – успешный бизнесмен, очаровательный плохой парень, чувственный любовник. Глядя, как он ест, говорит, улыбается, шутит, я понимала, почему женщины штабелями падали к его ногам. Ненасытная жажда жизни, непоколебимая уверенность, темный, опасный шарм, таящийся под слоем искренней игривости.

– Значит, договорились. – Я начала выключать везде свет.

Вот и все. Мы нашли ему жилье. Я почти спаслась невредимой.

Мы спустились вниз в частном лифте. Тесное пространство хуже всего. Машины, гостевые ванные, подсобные комнаты, гардеробные. Я везде заходила с Троем, показывая ему то одно, то другое. Но уже скоро смогу вздохнуть свободно.

– Через три дня я уезжаю в Нью-Йорк. Если бы мы могли закончить до тех пор, было бы отлично, – сказал он, когда двери раскрылись.

– Сделка не может быть закрыта раньше двух месяцев. Это в случае, если наше предложение примут.

– Примут. Я хочу его. Чего бы это ни стоило. – Прежде чем попрощаться, он проводил меня к моей машине.