Я достаю письмо и перечитываю его. В комнату без стука врывается папа.

— Папа! Почему ты не постучал?

— Я стучал. Неудивительно, что за этим рёвом ты не слышала. Приглуши звук, Моголь лёг спать.

Моголь-Моголь-Моголь-Моголь-Моголь. Я представляю себе маленьких Шалтаев-Болтаев, рядком усевшихся на стене. И скидываю их по одному: шмяк-шмяк-шмяк.

— Ну конечно, все для нашего чудо-мальчика, — говорю я и выключаю музыку. — Все? Доволен? Теперь их юное высочество может спокойно почивать.

— Я просил приглушить, а не выключить, — говорит папа. — Что с тобой происходит, Элли? Ты стала такой вспыльчивой. — Он подходит ближе, пощипывая бородку, как всегда, когда чем-то озабочен. — Что у тебя с лицом? Ты поранилась?

— Все в порядке. — Я прикрываю подбородок ладонью. — Ну что, можно мне наконец сесть за уроки?

— Ты не делаешь уроки, ты читаешь письмо. От кого оно?

— Какая тебе разница? — Я сминаю бумагу. Поздно. Он углядел краешек.

— "С любовью, Дэн". Любовное послание! — говорит папа.

— Ничего подобного!

— И что за Дэн? Элли, у тебя появился мальчик?

— Нет, папа! У меня не появился мальчик. Пожалуйста, не лезь, — прошу я и запихиваю дурацкое письмо в карман юбки.

Когда папа уходит, я глубоко вздыхаю и обхватываю голову руками. Хочется поплакать, но вместо этого я проваливаюсь в сон и просыпаюсь от того, что затекла шея. Я забираюсь в кровать, но сна уже ни в одном глазу.

Папа поднимается к себе и по пути просовывает голову в дверь.

— Элли, ты спишь? — шепчет он.

— Да.

— Анна сказала, кто твой мальчик. Тот странный башковитый паренёк в дождевике, да?

— Нет. Нет, нет и нет. Он не мой мальчик. Господи, как мне все надоело, — говорю я и закрываюсь подушкой.

— Прости, прости. Не расстраивайся. Анна просила тебя не поддразнивать. Элли, ты слышишь?

Я не высовываю головы. Он молчит. А потом тяжело наклоняется ко мне.

— Ночки-дочки, — шепчет папа и целует подушку на моем лице.

Я не двигаюсь. А потом шепчу:

— Ночушки-ночнушки, — и отнимаю от лица подушку. Но папа уже ушёл.

Я так и не могу уснуть. И лежу, прижимая к себе подушку. Жаль, выкинула все мягкие игрушки, с которыми засыпала. Когда я была маленькая, как Моголь, у меня был голубой слоник по имени Нелли. Она стала мне подружкой, я постоянно с ней говорила, мы всюду были вместе — Элли и Нелли.

Ещё у меня были панда Бартоломью, жирафиха Мейбл и большая тряпичная рыжеволосая кукла Мармеладка.

К появлению Моголя я успела перерасти все свои игрушки, все, кроме Нелли. Когда он научился ползать, его новёхонькие звери ему надоели, и он норовил добраться до моих.

Однажды мы подрались из-за Нелли. Моголь вцепился в неё и вопил как резаный. Со стороны я, наверное, выглядела глупо — воюю с карапузом из-за грязного плюшевого слона с обвисшим хоботом, — но я не собиралась уступать. И вдруг Моголя стошнило прямо на Нелли. Я кричала, что он нарочно. И что Нелли испорчена навсегда. А её сшила мама, давным-давно… Я устроила настоящую истерику.

Анна ополоснула Нелли под краном и засунула её в стиральную машину. Нелли стала непонятного розово-лилового оттенка, набивка свалялась. И я отвергла её, сказала, что она испорчена, и бросила в мусорный бак.

Как я об этом жалею! Я раскаялась, едва уехал мусоровоз. Может, я и не в себе, но я до сих пор иногда представляю, как она лежит среди объедков китайской еды и мокрых чайных пакетиков, жалобно поджав хобот.

Остальные игрушки я выкинула, когда решила изменить облик комнаты так, чтобы ничто в ней не напоминало о толстой мечтательной глупышке Элли. А потом я подстроюсь под комнату и тоже стану модной и стильной. Я выкрасила стены в голубой цвет, повесила жёлтые шторы и поставила красный диван — яркие цвета для блеклой Элли. А затем долго старалась стать раскованной, лёгкой и весёлой под стать комнате — но так ничего и не вышло. Вот и сейчас я такая мрачная и угрюмая, что под стать мне разве что тёмный закуток в глубинах канализации.

Я крепче сжимаю подушку. В детстве у меня хотя бы раз в неделю ночевала Надин. Нам не нужны были раскладушки и спальные мешки, мы вместе забирались в одну кровать. Надин — не самая пухленькая и уютная соседка, у неё острые локти, и она пихается во сне, но я не жаловалась. Мы сочиняли кровавые кладбищенские истории, так что всю ночь потом снились кошмары, но, если становилось страшно, я всегда могла прижаться к костлявой спине Надин и почувствовать, как её длинные волосы щекочут лицо.

Но теперь Надин прижимается к Лайаму. До сих пор не могу поверить, хоть Надин нас и познакомила. Интересно, как прошло их свидание? А у Магды есть Грег. Надин и Лайам, Магда и Грег, только Элли одна на белом свете…

И когда я наконец засыпаю, мне снится сон. Элли и Дэн. Только не тот Дэн, а кареглазый блондин моей мечты. Он ждёт меня у школы и ведёт к реке. Мы идём по улице, держась за руки, а когда останавливаемся на берегу, где нас никто не видит, Дэн прижимает меня к себе, обнимает, нашёптывая прекрасные слова, отводит ладонью волосы и принимается целовать мою шею, уши, губы, мы целуемся по-настоящему, это чудесно, мы лежим на мягком мху, я принадлежу ему, а он мне, он шепчет, что любит меня, полюбил с первого взгляда, когда мы столкнулись на улице и наши глаза встретились — и я шепчу, что тоже его люблю.

— Я люблю тебя, — шепчу я вслух и просыпаюсь. Какой реальный сон. Я до сих пор вижу солнечных зайчиков на нашей коже, чувствую медовый запах его груди, тепло его тела, слышу биение сердца…

Я не хочу просыпаться, не хочу возвращаться. Я чужая в этом обыденном мире ванных и завтраков. Я молча глотаю кофе с хлопьями. Мы завтракаем вместе — я, папа, Анна, Моголь. Четыре грани стола, четыре члена семьи, и ни с одним я не чувствую настоящей близости.

Папа что-то говорит, но я не слушаю. Плотный бородатый длинноволосый коротышка в студенческой футболке. Что у нас общего? Три литра крови? Неужели мне больше нет причин сидеть за этим столом? С громко хохочущим карапузом, давящимся хлопьями, у меня ещё меньше общего. А спокойная женщина в белой рубашке и вовсе чужая.

Она что-то говорит про автобус, на который я опоздаю, если не потороплюсь. Она права. Автобус уже стоит у остановки, а я только выхожу из дома. Я успею добежать, но тогда юбка совсем задерётся, и потом, кому нужен этот автобус. Скукота. Лучше я пройдусь. А вдруг…

И я иду пешком, прохожу мимо остановки, спускаюсь по улице, заворачиваю за угол. Вчерашняя машина не перегораживает тротуар, блондина тоже не видно… ДА ВОН ЖЕ ОН! В конце улицы. Идёт мне навстречу!

Я все ещё нахожусь во власти сна, и мне чудится, будто мы и в самом деле знакомы, будто гуляли по городу и целовались у реки.

Он приближается. Сегодня на нём голубая джинсовая рубашка, она так идёт к его светлым волосам. Он смотрит прямо перед собой. На меня? А вдруг он ждёт меня? Вдруг я ему тоже снилась? Вдруг нам каким-то чудом приснился один и тот же сон?