Компромиссные решения в ранний послеоктябрьский период принимались и в других случаях, не касающихся основ Советской власти, как проявления принципа диктатуры пролетариата. Последняя подразумевалась как необходимое условие осуществления советской демократии, т. е. демократии большинства, и не подвергалась переосмыслению.

Партиям социалистической направленности предоставлялась определенная возможность для участия в государственном управлении в случае безусловного признания решений II Всероссийского съезда Советов и совершившегося государственного переворота[78]. В дальнейшем по этому пути пошла партия левых эсеров, вошедшая в декабре 1917 г. в коалиционное правительство с большевиками. При этом доминирующая роль оставалась за большевиками, как и контроль над процессами государственного управления страной. Вместе с тем на съезде было принято постановление о борьбе с контрреволюционными выступлениями. Второй Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов поручил местным советам принять энергичные меры к пресечению подрывных и акций и погромов, к обеспечению подлинно революционного порядка[79].

Несмотря на многочисленные антибольшевистские заговоры и выступления, к их участникам применялись достаточно гуманные меры пресечения и наказания, зачастую не соответствующие замыслам заговорщиков. Подобное наказание контрреволюционеров исходило опять-таки из дооктябрьских представлений о характере пролетарской диктатуры и кратковременном сопротивлении буржуазии, для подавления которого нет необходимости в смертной казни и длительных сроках тюремного заключения. «…Нас упрекают, что мы применяем террор, но террор, какой применяли французские революционеры, которые гильотинировали безоружных людей, мы не применяли и, надеюсь, не будем применять. И, надеюсь, не будем применять, так как за нами сила. Когда мы арестовывали, мы говорили, что мы вас отпустим, если вы дадите подписку в том, что вы не будете саботировать. И такая подписка дается»[80], — писал В.И. Ленин.

Вслед за вооруженным выступлением Краснова — Керенского 26–30 октября 1917 г. последовали многочисленные антисоветские заговоры и подготовка новых мятежей (Петроградская школа прапорщиков инженерных войск, Михайловское училище и т. д.). В ноябре 1917 г. в Петрограде был раскрыт заговор монархической группы В.М. Пуришкевича. Революционный трибунал, рассматривающий это дело, установил наличие связи заговорщиков с донским атаманом А.М. Калединым, закупку оружия, вербовку офицеров и юнкеров, планы вооруженного выступления в Петрограде. На суде проходила в качестве обвиняемых группа из 14 человек, в основном военные. Двое участников по молодости были освобождены (оба юнкера и участники восстания). В.М. Пуришкевич был приговорен к четырем годам условно с испытательным сроком в один год; троих участников на этих же условиях приговорили к трем годам условных работ при тюрьме; остальные сроки были определены в пределах от двух до девяти месяцев. Первомайская амнистия 1918 г. аннулировала оставшиеся тюремные сроки. Такие же мягкие приговоры в этот первоначальный период существования советской власти наблюдались и в других схожих случаях[81]. Подобные выступления изначально трактовались как последние сполохи старой власти, исчерпывающей ими и без того незначительный потенциал контрреволюции.

Попытки введения в этот период смертной казни, помимо декретов СНК и ВЦИК, незамедлительно пресекались. Так, Совнаркомом был отменен приказ № 1 от 1 (14) ноября 1917 г. главнокомандующего войсками по обороне Петрограда полковника М. А. Муравьева о беспощадной и немедленной расправе с преступными элементами[82]. В качестве же наказания в основном применялись такие меры, как конфискация, лишение карточек, выдворение и выселение, опубликование списков врагов народа, общественное порицание и т. д.

Между тем в начале декабря 1917 г. все очевиднее становилась ошибочность прежней оценки сопротивления новому советскому режиму. Опасность исходила с самых разных сторон — налицо был системный кризис российской государственности, в том числе в столице.

В одном только Петрограде насчитывалось до 40 тысяч уголовных преступников, резко активизировавших свою преступную деятельность в послеоктябрьский период[83]. Названная цифра уголовников будет значительно выше, если учесть деклассированные элементы, участвовавшие в столичных погромах, ограблениях, самосудах. Массовый характер подобных явлений приводил к тому, что при разгонах погромщиков в послеоктябрьский период уже часто применялось оружие[84]. Значительную опасность в этих условиях представляли для Советского государства так называемые «пьяные погромы». Уже в ночь на 4 декабря 1917 г. только по Петрограду число массовых винных погромов перевалило за шестьдесят. К целому ряду из них обнаружилась причастность членов кадетской партии[85]. На этом обстоятельстве большевики акцентировали внимание общественности, пытаясь оправдать суровые меры, направленные против этой партии. «И после первого серьезного поражения свергнутые эксплуататоры, которые не ожидали своего свержения, не верили, не допускали мысли о нем, с удесятеренной энергией, с бешеной страстью, с ненавистью, возросшей во сто крат, бросаются в бой за возрождение отнятого «рая», — писал позднее об этом периоде В.И. Ленин[86].

Погромное движение выявляло не только постепенное вовлечение в него отдельных представителей партий, но и участившиеся случаи вовлечения в этот процесс маргинальных армейских групп: от анархистов до офицеров. Позиция последних в послеоктябрьский период в связи с началом мирных переговоров с Германией, началом демобилизации старой армии, все более приобретала антисоветский характер и если часть демобилизованного офицерства уходила в преступный мир, то другие оказывались вовлеченными в различные нелегальные группы. В Петрограде насчитывалось до 50 тысяч бывших кадровых офицеров армии и гвардии, уже проявивших себя в юнкерском выступлении и готовых к более активным действиям[87]. Следует учитывать при этом, что в городе находился целый ряд ненадежных частей: броневой дивизион. Семеновский, Измайловский полки.