со ставнями, индийский ковер, бледно-розовый диван и несколько подходящих к нему кресел. Беленый камин занимал противоположную стену, там же стоял бюст какого-то скучающего ребенка. Хюльде стало интересно: эта скульптура здесь стояла по первоначальному замыслу декоратора, или дом пытался ей что-то сказать?

Опустив сумку с инструментами, Хюльда вынула досье мистера Фернсби, блокнот и карандаш.

– Ну что ж, мистер Фернсби, давайте обсудим ваш дом.

Глава 3

2 декабря 1820, Лондон, Англия

– Вам письмо, лорд Хогвуд.

Сайлас моргнул и отвернулся от серого заснеженного пейзажа за окном. Он и не помнил, когда встал со стула и подошел к нему, но Сайлас взял с собой чашку чая, а тот уже был едва теплым. Обернувшись, юноша увидел своего дворецкого (когда-то он был дворецким отца), ожидающего ответа. Кремовый конверт лежал на серебряном подносе в его руках. Он повернул его так, чтобы Сайлас мог видеть печать. Королевскую печать.

Сайлас взял письмо и поставил на поднос чашку, кивком поблагодарив дворецкого. Тот вышел, не сказав ни слова. Оставшись в кабинете в одиночестве, Сайлас дважды перевернул конверт, прежде чем сломал печать и прочел письмо, подтвердившее его подозрения.

Оно было от самого регента, который, будучи действующим правителем Британии, также являлся лидером Королевской лиги магов. Той же лиги, к которой принадлежала его мать, пока болезнь не вынудила ее оставить пост. Той же лиги, что изгнала его отца судьбоносной ночью.

– Личное приглашение, – прочитал он вслух. Ему уже было восемнадцать. По правде говоря, Сайлас удивился, что приглашение не пришло в день его рождения. Родословная его семьи была почти столь же впечатляющая, как у регента. Чары хаократии, изменения, некромантии, предзнаменования и кинеза текли по венам Сайласа. А на один краткий миг у него было даже больше. Он знал, что было, но смерть отца забрала у него эти одолженные способности.

Исследований этого феномена не было – Сайлас искал прилежно. И скрытно, так как он не хотел привлекать к себе нежеланного внимания. Для семьи, друзей и властей было проще верить, что Генри Хогвуд перепил, потеряв работу, избил сына, а затем скончался от алкогольного отравления. Но Кристиан, младший брат Сайласа, догадывался, что что-то не так. Ну, или Сайлас стал чрезмерно подозрительным. Однако лучше быть подозрительным, чем неподготовленным.

Он лишь на мгновение задумался над этим. В Королевской лиге могли храниться такие книги, которых больше ни у кого не было. Возможно, там он найдет ответы.

И все же Сайлас подошел к пылающему камину и бросил письмо в огонь вместе с конвертом. Он нагнулся ближе и смотрел, как восковая печать таяла и шипела, пока совсем не исчезла среди пепла.

– Вы меня никогда не получите, – прошептал он огню. Сайлас все еще носил на себе шрамы, которые оставил отец, – на теле и на душе. Шрамы, которые напоминали ему о том, что было, – и чего больше никогда не будет.

Потому что никто, даже старый Король Георг самолично, не будет иметь власти над Сайласом. Никто больше не сможет его сломить.

И Сайлас был готов сделать что угодно, чтобы это сбылось.

Глава 4

6 сентября 1846, остров Блаугдон, Род-Айленд

Мерритт опустился на стул напротив Хюльды – мисс Ларкин – миссис Ларкин, поражаясь, глядя на нее. Два дня назад он бы счел весьма странным, что незнакомка вдруг объявится у его дверей, войдет без приглашения и сама же проведет ему экскурсию по его дому. Но это было до того, как Мерритта чуть не сожрал злобный заколдованный дом, в котором шел дождь из фальшивой крови и настоящих крыс, а уборная едва не наделала в нем дыр.

Сейчас все вроде бы успокоилось. По крайней мере, Мерритт мог притвориться, что все спокойно, покуда вокруг него лежали защитные амулеты, а явно крайне компетентная волшебная экономка заставляла комнаты без пола и петли из паутины казаться обычным делом. А еще у нее была визитка. Да кто он такой, чтобы в ней сомневаться? Мерритт отчаянно нуждался в помощи. И к тому же она вернула его бумажник.

Писатель мог бы счесть все это отличным материалом для книги, если бы дом не присвоил его тетради.

И уборная. Да поможет ему бог, но он намерен больше никогда не испражняться.

Хюльда Ларкин писала что-то при свете фонаря, и у него появилось время изучить комнату. А когда он закончил с этим, он принялся изучать ее. На вид Хюльде было за тридцать, и она немного походила на училку, c этим ее серо-зеленым платьем с высоким воротничком и суровым орлиным носом, который, пожалуй, был самой выдающейся ее чертой. На носу сидели изящные очки в серебряной оправе – самые изящные, что Мерритту доводилось видеть, как будто специально подобранные так, чтобы быть как можно незаметнее. Ее темно-каштановые волосы были собраны кверху просто, но вместе с тем модно, а несколько кудряшек касались скул. Скулы были высокие и подчеркивали ее раскосые глаза, в то же время соответствуя квадратной форме ее челюсти.

Она подняла на него взгляд. Глаза у нее были то ли коричневые, то ли зеленые; он сидел слишком далеко, чтобы сказать наверняка, а во время их приключения в уборной цвет ее глаз волновал его меньше всего.

– Я установила, что дом придерживается магии изменения и хаократии, что объясняет, – она повела рукой вокруг, – некоторую жестокость колдовства.

– Смена формы и разрушение. Какая прелесть. – Магия до сих пор не была частью его жизни, хотя Мерритт достаточно помнил со школьных времен. Изменение подразумевало какие-то преобразования, будь то изменение предметов, самого себя или других заклинаний. А хаократия – это просто полный бардак.

– Более или менее, – согласилась Хюльда. – Что ж, теперь встает вопрос найма персонала.

Мерритт поднял руку, останавливая ее, и, снова достав визитку, рассмотрел ее простой, четкий шрифт.

– Так ваш институт, БИХОК, – странная аббревиатура, – это укротители магии?

Легкая складка обозначилась между бровей Хюльды.

– БИХОК выпускает искусных сотрудников, которым прививают специальные навыки по уходу за очарованными домами и управлению оными.

Его губа дернулась.

– Вы говорите как словарь, миссис Ларкин. Причем словарь британский, хотя акцент у вас неправильный.

Услышав такое мнение, она задрала нос:

– Я не стану извиняться за то, что получила хорошее образование.

– В Лондоне?

– Возможно.

Сказать по правде, разговор с другим человеком о чем угодно помогал ему почувствовать себя лучше в этой ситуации. И, может, он был не в себе, если всерьез обдумывал возможность здесь остаться, но он и правда