Тот же эффект наблюдается в экономике. Ближе к завершению учебы большинство аспирантов-экономистов в США ищут работу, посещая ежегодные заседания Американской экономической ассоциации. В 1971 г., когда я завершал обучение в Беркли (и как будущий PhD прощупывал рынок труда), ее заседания происходили в Новом Орлеане. Когда сумрачным декабрьским утром в Сан-Франциско я поднялся на борт самолета, простуда, начавшаяся у меня накануне, развилась в полномасштабный грипп. Мне явно не везло. На всех собеседованиях я страдал от высокой температуры и почти наверняка производил неблагоприятное впечатление. Я покинул Новый Орлеан в унынии, полагая, что никто в здравом уме не захочет со мной связаться. К моему удивлению, я получил три приглашения. Первое пришло из Корнеллского университета (где меня ждали на кампусе), второе – из Университета штата Висконсин, третье – из малоизвестного вуза на Среднем Западе.

Изучать список я начал с конца: первым делом отправился на Средний Запад. Пригласивший меня институт был не очень известен и делал акцент скорее на преподавании, чем на научных исследованиях. Для экономиста-исследователя, каким я себя видел, он не был идеальным местом работы. Тем не менее, лишенный широкого выбора, я постарался произвести на собеседников наилучшее впечатление. По-видимому, мне это удалось, ибо через считанные дни последовал звонок от институтского начальства. Мне предлагали работу.

Ободренный тем, что не остался вообще за бортом, я отправился в Корнеллский университет и вскоре после собеседования получил второе предложение. Спросив, можно ли дать ответ через десять дней (поскольку мне хотелось съездить еще и в Висконсин), я понял, что медлить нельзя. Предложение сохраняло силу в течение пяти дней, и я сразу же согласился. Экономический факультет в Корнеллском университете был почти так же хорош, как и в Висконсине (где никто не гарантировал мне третьего предложения), так что решение далось без особого труда.

На следующий год на кампусе у меня состоялся любопытный разговор с одним молодым преподавателем. Он имел отношение к моему приему на работу и рассказал, что в тот год экономический факультет расширил набор новых преподавателей на семь человек. Это было больше, чем в любой предыдущий год, причем я был принят седьмым. «Строго по секрету, – добавил коллега, – когда я поддержал твою кандидатуру, один из факультетских боссов швырнул в меня кусочком мела». (Вспыльчивый человек, он, вероятно, благоволил другому кандидату.) Короче говоря, меня утвердили чудом – а это значит, что в Висконсине я почти наверняка потерпел бы фиаско.

В итоге скажу: мне повезло. Если бы не исключительное, невероятное стечение обстоятельств, то моя карьера ограничилась бы преподаванием в малоизвестном институте на Среднем Западе. Как оказалось, туда на работу устроился мой бывший однокашник. Много лет мы перезванивались, ему просто хотелось с кем-то поговорить. Он то сетовал на отсутствие общих научных интересов с коллегами, то пересказывал дискуссии с особо одаренными студентами по поводу их курсовых работ. Однако серьезных творческих стимулов в этой среде он для себя не находил: исследовательской работы на факультете почти не велось. Если бы я попал в это болото, то отлично бы вписался. По натуре я ленив, работу склонен откладывать, и если бы с меня много не требовали, то я бы этим и удовлетворился. Однако я, по счастью, попал в Корнеллский университет, академическая среда которого оказалась для меня невероятно благотворной.

То, что я закрепился в Корнелле как штатный сотрудник, было еще менее вероятным, чем мое там появление. На второй год преподавания в университете я пережил тяжелый бракоразводный процесс (бывает ли он вообще легким?). Следующие несколько лет мне одному пришлось воспитывать двух младших сыновей, а это означало, что ежедневно я мог находиться на работе не дольше чем до трех часов пополудни. У меня почти не было времени на исследования, и на третий год профессорства я издал лишь одну статью, да и то в соавторстве с коллегой по аспирантуре. Моя научная диссертация не представляла особого интереса, да и в заделе у меня практически ничего серьезного не было.

Эдвард М. Грэмлич, 1939–2007

Фотография: Gerald R.Ford School of Public Policy, University of Michigan.

Доцента с таким послужным списком в прежние времена почти наверняка уволили бы на третий год работы. Однако к тому моменту порядки стали чуть либеральнее – и поскольку я неплохо управлялся с аудиторией и не стоил больших денег, факультет продлил мой контракт еще на три года. Однако по истечении этого срока мои шансы закрепиться в штате были, мягко говоря, весьма проблематичными.

На четвертый год моей работы к нам на факультет в качестве приглашенного профессора прибыл Нед Грэмлич, признанный авторитет в области экономической политики[128]. Мы быстро подружились, и зимой по субботам вместе с детьми катались на горных лыжах. Нередко на подъемнике мы увлеченно беседовали об экономике. До этого никто из старших коллег заметного интереса к моей работе не проявлял. В отличие от них Нед нашел некоторые мои соображения по поводу рынков труда интригующими – и предложил написать статью для его академического сборника.

Как известно, такие сборники читают мало, поэтому публикация в подобном издании не считается для ученого-экономиста сильным карьерным ходом. Психолог Дэнни Канеман, лауреат Нобелевской премии по экономике за 2002 г., однажды признался, что отговаривал молодых коллег писать статьи в академические сборники. Однако других вариантов (равно как и публикаций) у меня не было, и я охотно согласился. Взявшись за дело, я довольно быстро написал, как мне показалось, неплохую статью.

Когда статья вчерне была готова, ко мне заглянул крайне расстроенный Нед. Он сообщил, что редактор серии, в которой планировался наш сборник, объявил об аннулировании этого проекта. Вот уж невезение!

Во всяком случае, так мне казалось. Шутки ради я послал статью в «Econometrica», один из самых престижных (и недоступных) журналов по экономике. Через пару месяцев из редакции пришел положительный ответ: там были готовы опубликовать статью, не требуя внесения в нее существенных изменений. Воодушевленный этим успехом, я несколько расширил свои соображения и представил новую статью в другой авторитетный журнал. Несколько недель спустя я получил от редактора письмо с одобрением этой новой статьи (причем, опять же, без требования внести существенные изменения).

Следующим летом я написал и отправил на рецензию еще три статьи. На них быстро пришли положительные ответы из редакций журналов «American Economic Review», «Journal of Political Economy» и «Review of Economics and Statistics». Из статей, присылаемых на рецензию, эти престижные издания по экономике обычно принимают не более 10 %. Вновь отмечу: эти журналы даже не потребовали серьезной переделки текстов!