С грустью распрощавшись с гостеприимными щедрыми немцами, войска совершили энергичный тяжелый переход из Слатина в Малой Валлахии в Севастополь, куда прибыли 10 октября 1854 г. «с необыкновенной быстротой» и, что важно, почти не растеряв личный состав — сказался продолжительный отдых.

Марш был тщательно организован, всесторонне продуман. Особо внимательно подошли к продовольственному снабжению. В полках имели запас питания на 13 дней, постоянно пополняемый по мере расходования. Для сохранения бесперебойности снабжения в Симферополе были организованы специальные («особые») команды хлебопеков, на которые возлагались задачи «безостановочной подвозки к войскам продовольствия».

Когда передовые подразделения дивизии подошли к Бахчисараю, было получено предписание князя Горчакова №316 от 4 октября 1854 г., по которому 1-я бригада с одной легкой артиллерийской батареей направлялась в Чоргунь, а 2-я — к Бельбеку.

Прибыл под Севастополь Бутырский пехотный полк (17-й пехотной дивизии), поразивший армию своим невиданным головным убором, 6-е запасные батальоны Минского и Волынского полков, 4-й стрелковый батальон, 2-й линейный резервный Черноморский батальон.

Всего с 19 сентября (1 октября) по 10 (22) октября в Крым прибыло 24 батальона пехоты, 12 эскадронов кавалерии, 56 орудий и 12 сотен казаков. На пути к Севастополю находилось 3 драгунских полка 1-й драгунской дивизии с конной №21 батарейной батареей, конными №№21 и 22 легкими батареями.

Часть прибывших сил Меншиков оставлял в своем подчинении, но 31 батальон и 28 орудий в эти же сроки были им направлены в город.

Интенсивное наращивание русскими сил на полуострове не стало сюрпризом для союзного командования. В конце сентября вернувшийся из разведки HMS “Retribution” привез информацию, полученную от опрошенных капитанов австрийских торговых судов, о концентрации в Одессе и других городах юга России большого количества войск.

Совсем скоро русские, пользуясь пассивностью приунывших союзников и (все-таки нет худа без добра) увеличением числа собственной кавалерии, начали активно выдавливать неприятеля из занятых мест, прежде всего удобных для снабжения войск фуражом, дровами и прочими необходимыми на войне вещами, которые, может быть, не так заметны, но от которых иногда может зависеть судьба всей кампании. Как известно, на войне все способы довольствия войск сводятся к двум: найти на месте все необходимые предметы или подвезти их из тыла. Крым исключением не был: что не привозилось издалека, старались взять здесь.

Осуществляя задуманное, три батальона Владимирского пехотного полка (в такой состав он был сведен после чудовищных потерь во время Альминского сражения, причем вначале вообще в один батальон) с 4 орудиями и 2 сотнями казаков, спустившись на рассвете 2 (14) октября к Черной речке, заняли дер. Чоргунь. В тот же день была установлена связь со Сводным уланским полком полковника Еропкина, который уже несколько дней прочесывал Байдарскую долину одновременно «гоняя» вражеских фуражиров и наблюдая за неприятелем.

Результаты сказались быстро. Вскоре неприятельские снабженцы все чаще стали возвращаться из рейдов по окрестностям с пустыми руками: «…В сене фуражирам было отказано решительно. Все, что им удалось промыслить — несколько фунтов второсортного ячменя. Кругом не было ни травинки, холмы и плато покрывал татарник, вся другая растительность исчезла неведомо куда. От недавно густых виноградников остались лишь ни на что не годные корни, торчащие из земли.

Подполковник Шуэлл. Во время сражения под Балаклавой командовал 8-м гусарским полком. Фото Р. Фентона. 1855 г.

Боевым лошадям отпускали сена всего по 6 фунтов в день. Некоторые из несчастных животных не выдерживали таких условий, слабели. В соответствии с суровыми требованиями военного времени их расседлывали и после револьверного выстрела в лоб отправляли на мясо.

В строю все чаще слышались дружеские предложения отведать «чертовски славной конины», которые, впрочем, принимались редко».

Кроме фуража, союзники потеряли возможность найти хоть какие-то запасы дерева, чтобы использовать его для обогрева палаток и приготовления горячей пищи. Вначале его было достаточно, но вскоре все изменилось. Бродить по окрестностям в поисках дров стало небезопасным делом. Уланы и казаки не дремали — и то тут, то там исчезали солдаты. А иногда и офицеры умудрялись оказаться в плену у русских.

Русские демонстрировали намерение если не уморить неприятеля холодом и голодом, то хотя бы сделать ему пребывание в Крыму не самым радостным в жизни путешествием. Все, что могло быть пригодным в использовании, как для бытовых нужд, так и для осадных работ, беспощадно и безжалостно уничтожалось. При этом русские не останавливались, даже если для этого нужно было проникнуть в самый тыл неприятельских позиций, и достигли в этом высочайшего мастерства. Едва союзники начали разбирать крыши домов для строительства орудийных платформ — защитники города несколькими точными и продуманными вылазками превратили их в дымящиеся головешки.

Пока на передовых позициях шла окопная война, неподалеку собирались войска. Район Чоргуна Меншиков со штабом наметили для концентрации основных сил, объединенных в отдельный отряд, получивший название Чоргунский. Дивизия Липранди, которой Меншиков «уже готовил назначение», составила его костяк. К 11 (23) октября Чоргунский отряд был окончательно сформирован.

Этот участок был избран не случайно. Оценив его, штаб главнокомандующего отметил, насколько «для …нас было удобно действовать со стороны Чоргуна по направлению к Балаклаве, основанию действий английской армии. Выгоды такого образа действий побудили князя Меншикова, не выжидая прибытия остальных дивизий 4-го пехотного корпуса, предпринять наступление на Балаклаву».

Другого от него не ждали, более того, в него поверили. Умерший позднее от ран лейтенант Черноморского флота Комстадиус писал родным незадолго до сражения: «…На днях Меншиков начнет действовать наступательно. Это, даст Бог, облегчит наше положение».

Артиллерист Кожухов рассуждал аналогично: «…Малочисленная наша Севастопольская армия, разбитая под Альмой, теряла бодрость; она с лихорадочным нетерпением ждала подкрепления — и вот, наконец, подкрепления пришли, пришли с тем, чтобы начать наступательные действия; взоры всех теперь обращены на нас, все ждут от нас подвигов, и что же, если мы не выполним этих ожиданий, не осуществим надежд?..».

Теперь Меншиков хотел действовать. Едва подошла к Бахчисараю 1-я бригада 12-й дивизии, как Меншиков вызвал к себе ее командира генерала Семякина и приказал «…сделать рекогносцировку в тылу неприятеля и, заняв высоты впереди Чоргуна. угрожать союзникам».

Одновременно начались более глубокие рейды по передовым линиям противника, часто с проникновением на его позиции, часто с перестрелками и стычками, изматывающими врага. Если раньше для них привлекались силы редко больше батальона и нескольких команд охотников-добровольцев, то теперь речь шла о сильных ударах целыми полками. 6 (18) и 7 (19) октября, исполняя приказ Меншикова, с подходом к Чоргуну 1-й бригады с 1-м Уральским казачьим полком, Семякин провел рекогносцировку («диверсию») в направлении неприятельских позиций. Англичане получили очередную бессонную ночь: «…Были все основания ожидать, что новый день — 19 октября — пройдет мирно и что не нужно будет стоять под ружьем, охраняя последнюю недоделанную траншею. Как бы не так!».