земляном валу и смотреть вниз — туда, где в грязном месиве прибитого дождем пепла виднелись черные, обугленные бревна, служившие основанием усадьбе, да иногда можно различить небольшие куски оплавившегося от невыносимого жара металла… Горько было стоять Флоки и смотреть вниз на пепелище бурга Лудде Старого — точно такое же пепелище, что осталось на месте и его родового дома.

С трудом сглотнув — в горле встал ком, из-за которого ему стало трудно дышать — ярл начал неспешно спускаться вниз. На мгновение ему показалось, что угли гигантского погребального костра, чье пламя пожрало плоть всех защитников усадьбы, ее владельцев и рабов, еще тлеют, что вьется от них дымок, заполняя его ноздри невыносимом смрадом гари… Но на деле он не мог почувствовать даже самого слабого, едва уловимого запаха дыма — слишком давно отгорел костер на месте его второго дома…

И вот, наконец, его ноги вступили в грязь, в которую обратилось дерево и человеческая плоть, а следом вниз упала первая слеза. А потом еще одна и еще… Вскоре Флоки скрутил спазм боли — он упал на колени, безудержно рыдая и прося прощения у Альвдис… Он уже знал, что тогда, во время стремительного, короткого штурма бурга в усадьбе никто не выжил. И справедливо винил в этом прежде всего себя.

Именно себя! Он не мог забыть, как всего пару месяцев назад стоял на земляном валу крепостцы Ратибора, как колебался, каким путем ему пойти, совершать месть, или же пощадить вождя вендов — ради его жены, прекрасной Любавы… Теперь Флоки понимал, что отказаться от мести ради любви, ради чувства, что он испытал к красавице-славянке, было бы вовсе не бесчестно. Но поделать уже ничего не мог… Пожар, разведенным им в захваченном тереме Ратибора, докатился до его дома, до обоих его домов! И даже стрела Любавы, предназначенная когда-то молодому свею, вернулась ему в последнем бою — как в том пророческом кошмаре… «Мститель» сам познал месть за свои злодеяния, за свою бесчестность.

…В тот роковой день Флоки спас Йорген — простой бедный бонд из его селения, шедший вслед за хирдом Олофа, и в нужный час проявивший неожиданную верность и недюжинную находчивость. Когда свеи, исландцы и венды покинули селение для того, чтобы исландская воительница сразилась в круге щитов с лучшими бойцами, Йорген подобрал раненого ярла и отнес домой. А когда услышал шум битвы, не растерялся, а схватив одежду и броню господин, бросился в соседний двор, где некоторое время назад был убит мальчишка Арвидх. Тот по глупости своей схватил в руки топор и пытался сразиться с варягами, пришедшими в его дом… Арвидх славно, но совсем недолго защищал свою мать и младшую сестру — и пал с разрубленным топором лицом. Впрочем, тогда пареньку удалось задержать врага и уберечь женщин от насилия — на пристани уже высаживались викинги Олофа, и ярл вендов призвал своих воинов сплотиться…

Йорген же, силой забрав тело парня у обезумевших от горя женщин, быстро облачил его в одеяния своего господина, нанес схожую рану обломком стрелы в грудь и вытащил за ворота дома. После чего несколькими быстрыми ударами топора обезобразил итак пострадавшее лицо молодого свея, что его было уже не узнать… А вернувшись домой, Йорген как смог спрятал раненого Флоки — и на собственную удачу благополучно пережил исход варягов из селения. А затем, при всполохах пламени, пожирающем господскую усадьбу и под яростные крики жителей, линчующих предателя Гуннара, он отправился на единственной уцелевшей телеге к ведьме Ингрид, на болота…

Ведьма, являющаяся также и знахаркой, и целительницей, спасла ярла. К слову, она похвалила Йоргена за то, что тот не пытался достать стрелу сам — поступи бонд иначе, и Флоки бы просто истек кровью. А так древко и наконечник стрелы сами заперли ее в теле, не дав парню умереть… Три недели Ингрид выхаживала своего господина, пока он окончательно не окреп, пережив воспаление и последующую за ним горячку.

Последняя беда изменила «Мстителя». Он очень сильно осунулся, ослабел — и кажется, что справившись с самыми тяжелыми последствиями ранения, был готов умереть просто от тоски и безысходности. Еще бы, от его усадьбы осталось лишь пепелище — и кем он был теперь, без хирда, без дома, без большинства землепашцев-бондов, павших от рук варягов?! Голодранец, попрошайка, у которого не осталось даже меча и кольчуги! И потому Ингрид запретила Йоргену передавать Флоки черные слухи о гибели ярла Лудде Старого, его воинов и всей семьи — это известие окончательно подкосило бы юношу. Нет, ведьма — на самом деле далеко еще не старая женщина, ей не исполнилось и тридцати зим — поступила гораздо мудрее. Она стала подсыпать в еду ярла порошки, пробуждающие мужскую силу и разжигающие страсть даже у стариков! А когда тоска в глазах парня сменилась жадным вниманием за каждым ее движением, Ингрид, легко, победно улыбаясь, скинула с себя одеяния, при мерцающем свете очага явив горящему взгляду парню еще крепкие груди никогда не кормившей женщины, плоский живот и тугие, широкие бедра… А затем колдунья разделила с Флоки ложе — а потом снова, и снова, и снова… Пока не убедилась в том, что спасла не только тело молодого мужчины, но и разбудила в нем тягу к жизни.

Заодно понеся от ярла наследника… О котором, впрочем, ничего ему не сказала. Ингрид была мудра и умела смотреть в будущее — не за счет дара предсказания, а за счет понимания природы людей. И она ясно видела, что у нее с ярлом нет будущего — как впрочем его не было и у самого ярла, твердо ступившего на гибельную тропу бесконечной мести и ратной брани… Зато его сын мог бы наследовать владения Флоки — при определенных обстоятельствах, естественно. Но при случае Йорген — коли еще будет жив — сможет подтвердить, что сын Сверкера провел здесь несколько недель и делил с Ингрид ложе, после чего у нее и появился ребенок. И как знать, чем это может обернуться в будущем…

А еще ведьма действительно хотела стать матерью и чувствовала, что черед ее материнства настал. Вот и выбрала в отцы лучшего из возможных кандидатов…

Впрочем, при всей своей мудрости Ингрид не могла знать, какую боль в душе парня родит вид пепелища на месте дома Лудде Старого. Не могла знать, что он с самого начала винил себя в смерти Любавы — и что еще сильнее будет обвинять себя в смерти Альвдис. Пусть юный свей