Тут мои воспоминания были прерваны, потому что в пионерскую комнату, в которой я сидел и ждал Нину, чтобы вручить ей заявление об отставке, вошла Наташка.

Я подскочил на стуле и сказал себе: «Осторожно, преследование продолжается». Тем более что за Наташкой бочком протиснулись Толя и Гога.

– Привет! – изображая радость, сказал я.

Они недружно ответили. Конечно, они пришли из-за меня к Нине, а тут я, собственной персоной.

– Ты Нину ждешь? – спросила находчивая Наташка.

– Нину, – ответил я. – А что?

– Ничего, – ответила Наташка. А у самой голос задрожал, но она все же нашла в себе мужество сознаться: – И мы к Нине.

Они стояли рядком, напротив меня, и не знали, что делать.

– Садитесь, – сказал я. – Будем ждать вместе.

– Конечно, – сказал Толя. – Вместе всегда веселей. – И взгромоздился на стул.

Наташка с Гогой тоже сели.

Помолчали.

Они за мной следили исподтишка, но я все прекрасно видел: как они переглядывались, как ободряли друг друга, как подталкивали для беседы.

– А у меня зуб больше не болит, – сказал Гога.

Дело в том, что я его вчера водил к зубному врачу. У них там дома все были заняты. Я хотел спросить у Гоги, отчего это он так вопил у врача, потом решил, что при всех не стоит.

– Боря, а как ты думаешь, Нина скоро придет? – спросила Наташка. – А то я сегодня дежурная.

– Не знаю, – ответил я.

Я стал их рассматривать, и под моим взглядом они перестали подталкивать друг друга – сидели не шевелясь. До чего же у них были смешные лица! Нет, правда. Вы когда-нибудь попробуйте всмотритесь в первоклассников. Это совершенно особенные люди. На их лица можно смотреть без конца. Они всегда живые: что на сердце, то и на лице.

– Боря, а может быть, ты передумал? – спросила Наташка.

– Ничего я не передумал, – ответил я.

А сам действительно испугался, что могу передумать, и стал себя растравлять и вспоминать, как я из-за них был неоднократно унижен. Они из меня сделали няньку: и брюки я им застегивал, и к зубному врачу водил. А вчера еще в добавление ко всему пришлось зашивать Наташке платье: она его разодрала на одном месте, села на гвоздь.

Тут я почувствовал, что погибаю, ибо все эти воспоминания не вызывали во мне ни протеста, ни негодования. Я вскочил, чтобы обратиться в бегство, но Наташка, хитрая душа, все поняла и тоже вскочила.

– Ты куда? – спросила она и загородила мне дорогу.

В это время, на мое счастье, в комнату вошла Нина, и я протянул ей заявление. Все произошло в одну секунду, никто не успел опомниться, а Нина уже держала заявление в руке и читала.

– Так, – сказала она. – А вы чего, ребята?

Они промолчали.

– Ах да, – сказала Нина, она их узнала. – Идите, идите. Я сама разберусь. – Проводила до дверей и вернулась ко мне. – Так. Значит, работа вожатого мешает твоей личной жизни?

– Интересы у меня совсем другие, – ответил я.

– Знаю я твои интересы: в футбол гонять вместе со Смолиным.

– Неправда, – возразил я. – Мы в кино ходим, и книги читаем, и всякое прочее.

– Они сюда пришли из-за тебя, – сказала она, – а ты «всякое прочее», «мешают личной жизни»! Ты вот за все это время ничего для них не придумал.

– Почему? – возразил я. – Я придумал. Надо отвести их в автоматическую фотографию.

– Зачем? – Она посмотрела на меня с некоторым удивлением.

– Они там сфотографируются, а потом эти снимки можно будет наклеить в толстую тетрадь. Ты передай это новому вожатому, – великодушно предложил я, – пусть он их отведет.

– А зачем? – снова спросила Нина.

Кажется, произошла осечка. Она ничего не поняла.

– Фотография автоматическая, работает без фотографа. Детям будет интересно: можно любые рожи корчить.

– Знаешь, Збандуто, хорошо, что ты подал заявление, – сказала Нина. – Нет в тебе гармонии. И выдумки твои нелепые.

– Так ведь они люди будущего, – сказал я. – Им технику и автоматику подавай.

Она не ответила, видно, забыла про меня. Склонилась над листом бумаги и чертила мужское лицо с бородкой.

– Так я пойду, – сказал я.

– А, это ты, – спохватилась она. – Ну ладно, найдем тебе замену.

А после уроков, когда мы с Сашкой заскочили в раздевалку за куртками, произошло новое событие. К Насте, которая прихорашивалась около зеркала, подошла Наташка. Я первый ее заметил и остановил Сашку. Мы спрятались между пальто. И услышали этот странный разговор.

– Ты чего, малышка? – спросила Настя у Наташки.

До нас долетало каждое слово.

– Мне с вами поговорить надо, – ответила Наташка.

– О чем? – спросила Настя. – Пожалуйста. – А сама продолжала прихорашиваться перед зеркалом.

– Вы слышали, от нас Боря уходит? – произнесла Наташка, как будто это какое-то космическое событие.

– Ну и что? – спросила Настя.

– А вы скажите ему, чтобы он не уходил, – попросила Наташка.

– Ты думаешь, он меня послушает?

– Вы на него имеете влияние, – сказала Наташка.

– Почему? – удивилась Настя и посмотрела в мою сторону.

Она говорила все время громко и играла в такую наивную-наивную девочку.

– Вы красивая, – сказала Наташка. – А красивые на всех имеют влияние!

Последние слова Наташки, видно, понравились Насте, потому что она ответила:

– Хорошо… Я ему передам. Так что спи спокойно, малышка.

– Спасибо, – сказала Наташка и выбежала.

Мы вышли из раздевалки.

Настя уже сидела в вестибюле, нога на ногу, в нетерпеливом ожидании.

– Ну, пошли! – сказала она, вставая.

– Есть предложение поехать на Ленинские горы! – заорал Сашка.

А я вдруг, сам не знаю почему, бросил портфель на стул и крикнул:

– Подождите! Сейчас!

Стремительно взбежал я по лестнице, влетел в пустой первый «А», подошел к доске и написал: «ЗАВТРА ПОСЛЕ УРОКОВ ИДЕМ ФОТОГРАФИРОВАТЬСЯ. БОРИС». И повернулся, чтобы бежать вниз, к Насте и Сашке, но вместо этого прошелся между партами.

На полу валялась ленточка, какая-то девчонка обронила. Поднял эту ленточку. Постоял. Мне здесь было хорошо. И все нравилось: и маленькие парты, и неумелые рисунки на доске, и эта ленточка, которую я держал в руке.