Пробраться в Оперу оказалось несложно — нужно было всего-нвсего влететь в открытое окно, а после отыскать зал. Всю дорогу Альфред жалобно пищал, что у него крылья вот-вот отвалятся. Оказавшись в ложе номер пять, он рухнул в кресло, в то время как виконт, с видом детектива, начал обследовать углы.

— Помнишь, как мы почувствовали сквозняк? — спросил он, — Следовательно, здесь есть панель, которая открывается… В стене или в колонне.

Постучав по колонне, он довольно ухмыльнулся, после чего опустился на одно колено и принялся обшаривать подножие, украшенное позолотой. Раздался скрип, а Герберт, приподнявшись, указал юному вампиру на низкое прямоугольное отверстие, открывшееся в колонне.

— После тебя, cheri.

— Но как ты догадался?

— О, сущие пустяки! Нужно лишь применить мерзкое слово на букву «л», которое так любит наш Профессор. Если Призрак действительно контролирует театр, то у него повсюду ходы-выходы. И не зря же он так прикипел именно к этой ложе! Не сомневаюсь, что отсюда открывается ход в подземелье.

Внутри колонны оказалась лестница, спускавшаяся вниз. Было темно, а мороз не просто пробирал до костей, но откладывался на них инеем. К счастью, эти обстоятельства вампирам не помеха. Они начали спускаться, погружаясь все глубже и глубже в чрево театра, и в конце концов очутились в узком коридорчике, терявшемся во тьме. Альфред замер и неуверенно покрутил головой.

— Гербертт, а тебе не страшно? Ну что здесь может быть западня?

Виконт фон Кролок развел руки по сторонам, трогая кончиками пальцев влажные стены.

— Вполне возможно. Но коридор слишком узкий, чтобы в нем поместились Большие Катящиеся Камни.

— ?!

В ответ на недоуменный взгляд Альфреда, виконт помахал рукой.

— Ты же видел моего двоюродного дядю Отто?

— Да.

— Среди смертных есть личности, которые каждый вечер перед сном пересчитывают столовое серебро. Так вот, Отто от них недалеко ушел. Представляешь, одно время он был одержим идеей, что я собираюсь украсть его пудру! Каких только ловушек не насовал в свои покои. И алебарды, которые падают стоит только открыть дверь, и стрелы, вылетающие из стен, и грабли по всему периметру, и Большие Катящиеся Камни…

Альфред нахмурился.

— Откуда тебе известны такие подробности?

Отвернувшись, виконт начал насвистывать мелодию из «Фауста.»

— Да так, пару раз комнатой ошибся. И вообще, это была пудра из Персии, тонкого помола, такой в наших краях не достанешь. А Отто пудрил ею парик! Нерациональное расходование ресурсов, если тебе угодно знать мое мнение.

— Ладно, — проворчал юный вампир, — давай лучше гроб искать. Мы тут не заблудимся?

— О нет! — Герберт закрыл глаза, концентрируясь. — Мы пойдем прямиком к его апартаментам.

Главное сосредоточиться. Немертвые чувствуют сильные эмоции, а эмоции Призрака Оперы были сильнее некуда. И виконт фон Кролок вцепился в этот клубок чувств с энтузиазмом кошки, распутывая нить за нитью, выясняя, куда они ведут. Вампир уловил ярость — Призрак Оперы был здорово рассержен. К этой доминирующей ноте примешивалось что-то еще… страх… неуверенность… и… ну конечно…

Виконт опустил голову и улыбка тронула его тонкие губы. А почему бы нет? Ведь весна на дворе.

* * *

Приоткрыв дверь, билетерша Жири заглянула в ложу номер пять, откуда доносились приглушенные голоса. Ох, если туда снова забрались любители острых ощущений…! Но ложа была пуста. Женщина благодарно вздохнула — не придется спускать кого-нибудь с лестницы, а то денек и так выдался утомительным.

— Ма? А, вот ты где, — донесся голос Мег, и балерина заглянула через ее спину в ложу номер пять. Мадам Жири хлопнула дверью, чуть не отдавив чей-то любопытный нос.

— Какой сегодня улов?

— Богатый — парочка пудрениц, записная книжка, малахитовая запонка и портсигар, серебряный, судя по всему, — женщина повертела в руках найденные сокровища. — Удивительно, какая забывчивая публика пошла. Нужно найти контролера и сдать ему все это, а то ведь он тот веер будет до Второго Пришествия припоминать. Кстати, тебя-то где так долго носило?

Девушка нахохлилась.

— Да уж, пока дошкандыбаешь сюда на отломанном каблуке…

— Поогрызайся, — мадам Жири миролюбиво погладила дочку по всклокоченным волосам, — и клянусь, я не стану печь тебе бриоши…

— Нужны они мне! — маленькая балерина вздернула подбородок. — Нам в кордебалете вообще запрещено мучное.

Уперев руки в бока, билетерша критически обозрела тоненькую фигуру дочери.

— Тебе можно, — вынесла она вердикт, — ты тощая, как доска для стирки, ребра во все стороны торчат. Вот в мое время были танцовщицы — это да! Раз в месяц приходилось пол на сцене перестилать, потому что доски трескались от их па.

— Ма, да ну их, былые дни, давай лучше о насущном поговорим! А если конкретней, то о моих ботинках! Они скоро совсем развалятся, не в балетках же мне по улице бегать.

— Сходи в лавку к старьевщику, — пожала плечами мадам Жири.

— Нет, туда я не пойду! Я и так одета хуже остальных девушек, — всхлипнула Мег, — кроме того, на днях я увидела новые ботинки, со шнуровкой, всего за 30 франков.

Ее матушка лишь головой покачала.

— Мег, к чему затевать этот разговор? Ты прекрасно знаешь, что таких денег у меня сейчас нет. Когда эти остолопы выставили меня из Оперы, мы вообще сидели без денег. Дай Бог, с рентой бы в этом месяце расплатиться.

Балерина опустила голову. Вращаясь в театральных кругах уже не первый год, она знала, как можно раздобыть 30 франков — да и поболее — в кратчайший срок, но следовать этим способам ей совсем не хотелось.

— Ты можешь попросить его, — прошептала она, — ведь для него это сущие мелочи, раз он забывал в ложе куда большие суммы. Он тебе не откажет, мама. Ты у него на хорошем счету.

Щеки мадам Жири вспыхнули, она вперила в дочку такой гневный взгляд, который заставил бы и Медузу Горгону неуверенно поерзать на месте.

— Еще чего, стану я клянчить деньги у незнакомых… — поколебавшись между «мужчин» и «призраков», мадам Жири решила фразу не продолжать.

— Ах так? — вспыхнула Мег. — Ну тогда я сама попрошу!

Служба в кордебалете отточила ее инстинкты, поэтому она успела вовремя пригнуться. Ладонь мадам Жири просвистела у девушки на головой и с размаху врезалась в стену, по которой тут же побежали трещинки.

— Выкинь эту блажь из головы! Я тебе не позволю к нему даже на сотню лье приближаться… особенно после того письма.

Мать и дочь умолкли, сиротливо прижавшись друг к другу.

— Может, он просто пошутил? — наконец промолвила девушка.