Брат Родерик не поленился, вышел из-за стола навстречу солдату.

– Рад видеть вас, – сын мой тихо заговорил он, улыбаясь,– и рад сообщить, что вопрос ваш решён положительно. Как только я рассказал Его Высокопреосвященству о ваших подвигах, он незамедлительно распорядился об акколаде.

– Об акколаде?– Удивился солдат, он не знал что это.

– Князья мирские посвящают в рыцари, пастыри Церкви совершают акколаду. Рыцари церкви принимают в объятия нового брата-рыцаря.– Пояснил приор. – То есть, служить вы будите не прихотям нобилей, а лишь во славу Господа и Матери Церкви нашей. А всё остальное будет, как и у мирских рыцарей. И герб и почитание. Ну, так, что примешь ли ты акколаду?

Руки Волкова вспотели, он хотел сказать, что примет, да не мог. Сопел только.

А приор стоял, ждал, с удивлением. Не ожидал он, что этот простолюдин ещё будет раздумывать. Наконец солдат выдохнул:

– Да, приму, конечно…

– Что ж, раз так, то прими омовение сегодня. Ночь проведи в молитве, а утром будь у кафедрала нашего, на утреннюю мессу. После неё господин наш снизойдёт тебе благодатью и примет тебя в объятия свои.

– Я обязательно буду,– солдат поклонился низко.

А приор сунул ему руку для поцелуя и произнёс:

– Ступай, добрый человек, молись и очищайся.

Он шёл по залу, где было достаточно важных людей, которые с интересом рассматривали его, а он их даже не замечал. Он шел, глядя в пол, сжимая и разжимая кулаки. Волнение поедало его, опять, в который уже раз. Он понимал это и повторял себе снова и снова: «Угомонись, дурень, не мечтай, уже дважды такое было, и дважды тебе отказывали. Пока в разрядную книгу не впишут твоё имя – всё пустое». Но куда там. Он не мог остановиться. Как в тумане забрался на коня, как в тумане ехал по городу, чудом ехал правильно. А когда отдышался, и волнение поутихло, так стал смотреть вывески: искал художника, искал портного. Думал, как будет выглядеть на щите герб, как пошить ливреи в его цветах из хорошего сукна, но чтоб не дорого. Думал дать ли такую одёжу Сычу. Думал, думал, думал. Так за думками доехал до трактира. Тут его волнение окончательно поутихло, и решил он ничего ни кому из своих пока не говорить. Пусть завтра всё будет для них сюрпризом.

А в трактире его уже ждали. Первая пришла говорить Агнес. За ней терпеливо ждал монах.

– Серчает она на вас, лает вас дураком и вонючим хряком, и другим подлым словом, я такое говорить не буду,– шептала девочка.– И послал меня просить у вас денег семнадцать крейцеров.

– Зачем это ей столько денег?– Удивлялся солдат.– И с чего это я вонючий хряк, я из её знакомцев так самый не вонючий. Я моюсь почитай каждый день и в купели моюсь каждый месяц. И одежда у меня стиранная. Дура она

– Конечно дура. Лается она от злобы, потому как вы с её ухажёра денег взяли, а она по любви с ним миловаться хотела, думала, что он её за муж возьмёт. А деньги нам на купальню нужны, для дам туда вход шесть крейцеров стоит.

– Шесть крейцеров! Рехнулись? А вы прямо дамы,– едко заметил солдат.– Не жирно ли вам? В корыте бесплатно помылись бы, Ёган вам натаскал бы воды.

– В корыте нехай поросята плещутся, – разумно заметила Агнес,– а нам надобно в купальню.

– И что вам там? – не понимал Волков.

– Да всё, сидишь в купальне с горячей водой, а холопы тебе холодное вино приносят, и музыка играет. – Агнес почти глаза закатила от предвкушения счастья,– тем более вы сами велели замарашкой не ходить – мыться.

– От холодного то вина горло не заболит?– Поинтересовался солдат.

– Не заболит, все городские девки, и бабы тоже, в купальни ходят, ни у кого не болит, и у нас не заболит. Давайте господин двенадцать крейцеров на купальни, да на полотно заворачиваться, да на мыло, что бы розами тело пахло, да на вино, и того семнадцать надобно. Давайте, а то Брунхильда серчает на вас.

В другой бы раз он не дал бы, но сейчас… В этот день он просто не мог отказать. Полез в кошель, отсчитал и дал деньги Агнес, та от радости быстро обняла его и убежала наверх за Брунхильдой.

– Разорят они меня, они и этот чёртов город, дорогой он дьявол! – Злился Волков.– Ладно, пусть помоются, завтра нужно быть всем чистыми. – И теперь обратил внимание на монаха.– Ну а тебе что?

– Господин, прошу дозволения уйти до вечера.– Сказал брат Ипполит.

– Вообще-то я тебе не хозяин,– заметил солдат,– а куда ты собрался, наверное, помолится? Храм какой-нибудь знаменитый нашёл?

– Нет, господин, тут в Ланне живёт один великий врачеватель, Отто Лейбус, я читал его труды, он две книги написал, очень хочу с ним поговорить, есть у меня замечания к сращиванию костей, которые описаны им. Думаю, ему будет интересно.

– Хм, – солдат заметно ёрничал,– конечно, ему будут интересны твои замечания. Ну, ступай, только смотри, что бы тебя его холопы не отлупили, беги, как только выскажешь свои замечания.

Монах быстро поклонился и пошёл. А Волков вдруг задумался, и когда монах дошёл уже до двери окликнул его.

– Погоди, поеду ка я с тобой, замечаний к великому учёному у меня нет, а вот пара вопросов есть.

– Вот как,– удивился брат Ипполит,– ну что ж пойдёмте.

– Ступайте, господин не практикует,– крикнул мордатый слуга из окна второго этажа и как подтверждение плеснул из таза помои на улицу.

– Мы приехали издалека, и нам нужен его совет.– Не сдавался солдат.

– Уходите, господин не принимает, вас много таких приезжает издалека. А господину работать некогда из-за вас.– Слуга был твёрд.

На монаха было жалко смотреть, видимо он уже готов был смириться. Да вот солдат был не готов.

– Эй ты, передай хозяину, что я дам ему талер, если он ответит всего на один вопрос.– Крикнул Волков.– Всего один вопрос!

– Убирайтесь к чёрту, – заорал слуга,– мой хозяин не нищий, сказал, что не примет – значит не примет. Хоть пять талеров дай ему.

– Один вопрос – один талер,– не отступал солдат.

– Нет, – слуга с шумом закрыл ставень.

Монах был готов зарыдать.

– Ну не штурмом же брать этот дом,– резонно произнёс солдат,– хотя можно, конечно, подождать, пока дверь откроется. И тогда…

Брат Ипполит посмотрел на него с испугом. Солдат засмеялся:

– Нет, я не собираюсь вламываться в дом силой, просто можно подождать пока этот учёный муж или его слуга выйдут на улицу.

И тут ставень окна отворился и слуга спросил:

– А что у вас за вопрос к господину?

– Тебе, дурню, не понять, – сказал Волков.– То вопрос для учёных мужей. Ну, так что впускаешь?

– Впускаю, – недовольно буркнул слуга.

Бумаги, бумаги, бумаги, книги, бумаги. Все помещение был в бумагах. Они лежали повсюду, даже рядом с камином, в котором тлели головёшки.