Она беспомощно оглядывала свою кухню и уже немножко, самым краешком сознания, отвечающего за уют, жалела, что отдала ее в распоряжение Перцеву. Он тут такого наворочать может. Вон уже и пол покорябал жесткими диванными колесиками.

– Что хорошо? – повторила она вопрос, оставшийся без ответа.

– Что ты хоть что-то еще пока любишь. И за что-то еще пока тревожишься, – ответил он серьезно и, пропустив мимо ушей ее возмущенный клекот, снова ухватился за край дивана. – Куда теперь-то?..

Совещание закончилось около восьми вечера. С него все разошлись сначала по своим кабинетам, потом тихонько двинулись к выходу, старательно осматривая коридор перед этим, чтобы не наткнуться на начальство, пребывающее в диком бешенстве. Поговаривали, что не только неприятностями по службе было вызвано то бешенство, а тем еще, что молодая супруга будто бы начала потихоньку погуливать от молодящегося Сергея Ивановича Сячинова.

– И правильно, между прочим, сделала! – провозгласила шепотом перед совещанием секретарша Валя, беспардонно озорничая глазами по тому месту, что ниже ремней у сотрудников. – Нечего было жену бросать и с этой стервой вязаться! Я как увидала ее, так сразу поняла… Увенчает она голову нашего Сергуни украшением, непременно увенчает.

Вообще-то раньше она Сячинова очень жалела, уважала, помогала, когда это было в ее силах. Поговаривали, что даже была когда-то в него безнадежно влюблена, но, зная, что он женат, никогда не обнажала своих чувств. С семьей его дружна была, могла часами разговаривать с женой Сячинова, скрадывая той одиночество, если ее муж бывал в отъезде или проводил совещание. Здоровьем детей интересовалась, не забывала поздравлять в праздники и дни рождения, присылала маленькие смешные сувенирчики. И когда Сергея Ивановича неожиданно бес ухватил за ребро в его неполные пятьдесят, Валечка дико запереживала. За кого она больше переживала, за жену его обманутую или за себя – благородную, не поправшую чужое счастье, для всех так и осталось тайной, но новую пассию Сячинова Валечка на дух не переносила. Со временем ее неприязнь достигла таких размеров, что накрыла с головой и самого Сергея Ивановича.

Нет, нет, внешне это никак не выражалось, упаси господи! Валечка по-прежнему была с ним вежлива, приветлива, исполнительна. И работу свою с тем же рвением выполняла. Но вот лишился в ее лице Сячинов верного сочувствующего человечка, и все тут. Теперь, кто желал, мог в ее присутствии отпустить колкость в его адрес, это прощалось. А нет-нет Валечка и сама могла воткнуть шпильку в слабое место Сергея Ивановича. А самым слабым местом у него теперь была его молодая супруга. Которая, болтают, нашла себе молодого бойфренда, с ним она таскалась ночами по клубам, когда супруг бывал в отъезде или на дежурстве. Поймана, правда, с поличным не была, но слухи опутали весь отдел.

Иван высунулся из-за двери, глянул вдоль коридора – чисто. Он осторожно ступил на коридорный кафель, тихо, без стука, прикрыл дверь, дважды повернул ключ. Сдерживая дыхание, выдохнул, развернулся и…

– Драпаешь, Ванечка? – едко поинтересовался Сячинов.

Он стоял, заложив руки за спину, и с понимающей ухмылкой смотрел на Ивана. Китель начальник снял, оставшись в форменной рубашке с закатанными выше локтей рукавами. И если нюх Ивану не изменял, от Сячинова попахивало спиртным.

– Почему драпаю? – Иван нервно дернул губами, пытаясь улыбнуться. – Домой собрался.

– А-аа, понятно. А я вот к тебе, – тут Сячинов, словно фокусник, извлек из-за спины початую бутылку коньяка. – Уважишь старика, красавчик?

– Да о чем разговор? – фальшиво оживился Иван и завертел ключом в обратном направлении, распахнул дверь, нашарил на стене выключатель. – Входите, конечно, выпьем, Сергей Иванович. Чего не выпить после напряженного дня, так?

А про себя тут же съежился от перспективы двухчасового объяснения с Инкой. Сколько он станет отсутствовать по времени, столько она станет его потом и пилить. Он даже засекал не единожды, время совпадало. Сячинов явно не на десять минут настроен. Пить привык маленькими дозами, долго, смакуя выпивку и разговор под нее. Два часа, как ни крути! Значит, дома будет почти в одиннадцать. Может, она уснуть к тому времени успеет, а? Ей же покой нужен, господи! Когда и что может ее угомонить?! Иван со вздохом полез в одежный шкаф за стаканами и закуской.

Начальник вошел, плотно прикрыл за собой дверь, с грохотом поставил бутылку на пустой стол, с шумным пыхтением опустился на стул. И минут пять молча наблюдал за тем, как Ваня распечатывает пачку с соленым печеньем, нарезает яблоко, чистит два мандарина и крохотными ломтиками нарезает оставшийся от обеда плавленый сырок.

– Негусто, Ваня, – проворчал он и, открыв бутылку, щедро плеснул в оба стакана. – Да и ладно, не жрать же я к тебе пришел.

«А чего пришел-то? – кричал томящийся взгляд Ивана. – Чего понадобилось? Что тебе во мне? Неприятностями семейной жизни хочешь поделиться? Так и у меня дела не сахар. Меня тоже достают и зажимают».

– А пришел я к тебе, Ваня, поговорить. За жизнь поговорить, – уточнил Сячинов, крякнул «будем», выпил, закинул ломтик яблока в рот, скривился то ли коньяку, то ли яблоку. – Совет от тебя хочу получить.

– Всегда рад, если это в моих силах, – осторожно пробубнил Иван, залепив себе рот крекером.

Черт знает, чем он сейчас станет заниматься! Совет Сячинову дать, понимаешь! Они нужны ему, как рыбе зонт! По другой он тут причине. Сидит, жует, глазами его сверлит, а говорить ничего не говорит. А ты сиди и догадывайся, где улыбнуться нужно, а где кивнуть согласно.

Ох, домой бы сейчас. И не столько к жене хотелось – та в последние дни распустилась в своем брюзжании донельзя, – сколько к уюту, ею созданному. Дома тепло, чисто, пахнет вкусным всегда чем-нибудь. Сегодня на ужин обещала бифштексы с картошкой и его любимый салат из овощей, со свеклой и маринованными огурчиками. Он у Инки знатно получался, как, впрочем, и все остальное.

За что бы ни бралась, все у нее выходило. Как лихо его на себе женила, как быстро, и не напрягаясь совершенно. Он даже не понял, как в ЗАГСе оказался с букетом дурацким и в костюме, который всю дорогу давил под мышками, будто у него там по кобуре. Аринка сколько жила с ним, ни разу о замужестве не заговаривала. Просто жила с ним, казалась счастливой и ни на чем не настаивала. А Инка…

Все вроде бы ей удалось и удавалось, а вот счастливой она при этом не выглядела. Ныла и ныла, брюзжала и брюзжала. Брюки он не в то место кладет, носки не там оставляет, пеной для бритья на зеркало попадает, зубную щетку плохо прополаскивает. Много смотрит телевизор и молчит при этом, развалившись на диване. На вопрос, как можно смотреть телевизор и разговаривать одновременно, Инка надула губы, а потом выдала, что он такой же тупой, как Перцев. Что ей просто нужно его внимание и забота. Ей тяжело без него. Но Ивану все чаще стало казаться, что тяжелее всего Инке с самой собой.

– Вот скажи-ка мне, Ваня, почему ты расстался с Воробьевой?