Посмотрев вниз, я увидела, что нахожусь у задней стороны музея, в переулке, который выходил на более широкую улицу. Напротив находилось другое здание, у которого не было окон на обращенной к музею стене. В моем разыгравшемся воображении, которое и в лучшие времена было слишком богатым, я уже видела свидетелей в тени проулка.

Чем дольше я стояла там, тем хуже мне становилось. Прилив адреналина, который помог мне так быстро выбраться из окна, теперь подливал масла в огонь, вызывая то, что можно было бы назвать настоящим приступом паники. Мое сердце билось так громко, что я была уверена — его стук слышно в кабинете. Мне не хватало воздуха, как бы часто или глубоко я ни дышала. Я постаралась сосредоточиться на том, чтобы не шевелиться и нормально дышать, но меня переполняло желание любой ценой покинуть эту ненадежную пожарную площадку.

Видимо, небольшая здравомыслящая часть моего мозга все-таки продолжала работать и оценивать ситуацию, потому что я вдруг поняла, что прислонилась к чему-то очень неудобному, и в конце концов выяснилось, что это — железная лестница. Вытянув шею, я разглядела, что она ведет на плоскую крышу музея. Как можно медленнее и тише я повернулась, медленно поставила ногу на первую перекладину, затем другую ногу на вторую.

Я почти достигла конца лестницы, когда ступила на обломившуюся перекладину, издав при этом резкий лязгающий металлический звук, да такой, что он показался мне самым громким звуком в мире.

Я услышала, как кто-то начал поднимать окно, и, собрав остатки сил, подтянулась и перевалилась через верх лестницы, уткнувшись лицом в посыпанную гравием поверхность плоской крыши. Я лежала, не шевелясь и представляя, как кто-то выбирается по пожарному выходу и поднимается по лестнице. Но никто не появился, и по прошествии времени, показавшегося мне вечностью, я услышала, как окно закрылось и раздался громкий щелчок, словно окно заперли.

Я пролежала неподвижно еще несколько минут, затем перевернулась на спину и села. Надо мной рядом с кирпичной стеной возвышался большой железный бак, который я приняла за шахту лифта.

Медленно, спиной вперед я начала продвигаться к баку, полагая, что он послужит мне укрытием. На крыше я чувствовала себя еще незащищенней, чем на пожарной площадке. Мне хотелось вжаться в угол и переждать, пока опасность не минует. Я подумала, что если я доберусь до бака, то смогу отдохнуть, прячась в его тени, и обдумать, что мне делать дальше.

Ладони кровоточили от камней, за которые я цеплялась, пока ползла по усыпанной гравием крыше, но наконец я почувствовала, как спиной коснулась бака. Я попыталась вжаться в него. Но, протянув руку, я ощутила не стенку бака, а нечто холодное, как сама смерть.

У меня до сих пор перед глазами стоит картина: Эрнан Кастильо Ривас в тот самый день. Это кан, день ящерицы, знака Повелителя Маиса, приносящего изобилие.

Согласно восстановленному мной ходу событий, дон Эрнан сидел в кафе в пыльной маленькой деревушке, расположенной на грязной, никуда не ведущей дороге.

В этой деревне есть только крошечное кафе, в котором он сидит, однонасосная бензоколонка и пара магазинов. Один из них — сувенирная лавка, победа надежды над здравым смыслом, поскольку туристы здесь редкость.

Еще есть кабинет врача — местный доктор принимает только по вторникам — и пять или шесть маленьких домиков с белеными стенами, крытыми соломой крышами, с курами и маленькими детьми, которые ковыряются в земле во дворах.

Несмотря или, возможно, вопреки этой нищете, во дворе перед каждым домом, цепляясь за шпалеры, растут ярко-красные цветы. За этими маленькими домами простираются кукурузные поля жителей деревни. Сады и поля отделяются друг от друга каменными изгородями. Несмотря на пыль, я чувствую запах апельсиновых деревьев.

Из-за сильной жары дон Эрнан сидит на веранде кафе за столиком в густой тени. Так как это день ящерицы, я вижу, как время от времени по плиткам веранды пробегает ящерка и забирается вверх по шпалерам.

Гваделупе, жена владельца и мать трехлетнего Артуро, приносит своему посетителю панучо — крошечные тортильи, на которых лежит мясо цыпленка, кусочки авокадо, пережаренная фасоль и сваренные вкрутую яйца, и холодное пиво с лаймом.

Дон Эрнан — крупный мужчина. С первого взгляда вас сразу поражают его размеры и выразительные брови — два дугообразных акцента над темными глазами. Он носит усы и испанскую бородку, его волосы по-прежнему густые, но совершенно седые, и если им не уделять постоянного внимания, превращаются в непослушные космы.

Несмотря на размеры и возраст, он всегда был активным человеком. Лишившись женской заботы после смерти жены, он приобрел несколько помятый вид, но тем не менее продолжал с головы до ботинок и трости одеваться в элегантные светло-желтые цвета тропиков.

Не имеющий собственных детей, он души не чаял в чужих. Я представляю, как маленький Артуро отважился выйти на веранду, с любопытством рассматривая незнакомца, и попал под чары дона Эрнана, который одарил его парой песо.

Несколькими днями или, возможно, неделями раньше, погрузившись в изучение несметного количества ящиков с артефактами в архивах музея, вглядываясь в каждый предмет через лупу, которую он носил на шее на цепочке, он обнаружил и расшифровал надпись, которая и привела его в маленькое кафе в этой деревушке.

Зная, что ему понадобятся более молодые и зоркие глаза и более сильные руки и ноги, он вспомнил, кто из его знакомых не связан с политикой и не страдает от алчности, и сделал звонок, который привел меня в Мексику.

Возможно, именно тогда, когда мой рейс пересекал Карибы, он заподозрил, что кто-то еще обнаружил его открытие, и отправился в это поспешное и необдуманное путешествие.

Подозревая, что за ним могут следить, он не вернулся в свой номер в гостинице, а отправился из кабинета в музее окружным путем: на такси по закоулкам, затем несколько кварталов пешком, пыхтя от напряжения, потом на автобусе в Вальядолид, где он провел день или два, чтобы завершить все приготовления, и, наконец, в эту деревню на взятой в прокат машине.

В универсальном магазине он купил фонарь, компас и веревку.

В какой-то момент во время подготовки, поскольку он привык держать слово, дон Эрнан позвонил мне в «Каса де лас Буганвильяс», чтобы отменить ужин, но ничего не сказал о том, что он обнаружил.

Итак, дон Эрнан сидит в ожидании, то сворачивая, то разворачивая мятый листок бумаги, который привел его в это место. Чего он ждет? Помощи? Спасения? Своего убийцу?

Он больше не позвонил ни мне, ни какому-либо другому своему другу или коллеге. Возможно, он заметил помятый синий пикап, который уж слишком часто проезжал мимо него по дороге, ведущей в никуда. А быть может, он почувствовал, как к нему приближаются и сгущаются некие силы, какие-то из них добрые, а какие-то злые, и он хотел оградить нас от них.

Только один человек может спасти его, который даже теперь отчаянно ищет то место, где находится дон Эрнан.