Зимой Митяй намеревался не заниматься ничем, кроме охоты и праздного времяпрепровождения. Если, конечно, позволят обстоятельства и обитатели здешних мест, которые пока что ничем ему не досаждали. Скорее всего, потому, что от него было слишком много шума и вони. Вскоре количество вони должно было резко увеличиться, ведь после возведения стены он намеревался съездить за льдом, затем поохотиться, форель ему уже приелась, а потом заняться сбором нефти и её перегонкой в бензин, надеясь, что движки не станут от него чихать. Строительство стены высотой в шесть метров, усеянной поверху острыми кольями, которое Митяй вёл ударными темпами, он завершил в середине сентября и, не приходя в сознание, тут же принялся сооружать на берегу Тухи нефтесборную яму и деревянное боновое заграждение. Рыба уже пошла на нерест, и ему следовало поторопиться, так как это форель домоседка, а его интересовал лосось, и особенно его икра, которую он любил безмерно, да очень уж та была дорогая, ему не по карману, а тут маячила роскошная и, главное, безразмерная икорная халява.

Длинную и узкую нефтяную яму он копал с помощью мотоцикла в двадцати метрах от реки чуть ли не круглосуточно, благо почва в районе будущей улицы Девятого Января, где как раз находилась автозаправочная станция, оказалась рыхлая, по большей части глина с большим количеством песка. Набив руку на пропашном рытье котлована под землянку, Митяй управился с куда большей по объёму работой всего за неделю, что и понятно, ведь ему требовалось длинное и узкое нефтехранилище, которое он собирался перекрыть крышей, а вокруг него возвести невысокий парапет. Ещё три дня он занимался тем, что укладывал на дно и на стены асфальт, чтобы собранная нефть не впитывалась в почву, и поднял кирпичный парапет чуть ли не на метр над землёй. Нефтехранилище у него получилось знатное, на шестьсот двадцать кубов, но и намаялся он за то время, что строил его, крепко. Зато когда Митяй установил на берегу, под углом в тридцать градусов, стрелу из целой сосны и опустил в воду длинную дубовую доску-бон с привязанными камнями, чтобы та не всплывала, нефть потекла по керамической трубе, проложенной в узкой канавке, в яму нефтехранилища, и после нефтесборника на поверхности воды осталась одна только тонкая радужная плёнка, но и та вскоре исчезла.

Зато в длинную яму шириной в четыре метра, огороженную глиняным бруствером и стеной в один кирпич, «оштукатуренной» асфальтом изнутри, не такой уж и тонкой струйкой полилась нефть, смешанная с водой. За сутки нефти стекало в яму литров триста, и теперь Митяю пришлось снова срочно взяться за бензопилу, чтобы соорудить над нефтехранилищем навес от дождя и загородить его стенами от снега. Вскоре он управился и с этим и немедленно поехал за льдом, чтобы успеть заготовить как можно больше лосося на зиму. Для себя Митяй отгородил в землянке комнату размером три с половиной на пять метров. В ней же он разместил и слесарно-токарную мастерскую. Второе помещение, немного побольше, пять на пять метров, служило ему отапливаемым складом, а третье, такого же размера, обложенное кирпичом и оштукатуренное, с асфальтовым полом и двумя входами, изнутри и снаружи, он превратил в холодный склад, установил в нём полки, завёз в него колотого льда, рассыпав по полу более чем полуметровым слоем и засыпал опилками. Холодильник получился серьёзный, с температурой воздуха не выше минус шести градусов осенью. Зимой будет ещё холоднее.

После этого Митяй с чистой совестью отправился на реку со спиннингом и принялся выуживать из воды всё, что попадалось на крючок. За каких-то две недели он уложил в грубо сколоченные деревянные ящики и пересыпал колотым льдом добрых пять тонн рыбы, две трети из которой были лососями, причём ещё не начавшими нереститься. Заодно он заложил на лёд почти тонну икры в глиняных горшках и лишь небольшое количество, килограммов пятьдесят, засолил, чтобы побаловать себя. Теперь зима Митяя уже не страшила, и он наконец начал исследовать самую ближнюю территорию, разъезжая по своим владениям на Ижике, способном проехать где угодно, и при этом с довольно большой скоростью.

В первую очередь его интересовала высококачественная глина, и вскоре он нашел на берегу Голышки то, что искал, – почти белую глину, без малого чуть ли не чистый каолин, – и сразу же занялся её добычей, пока не зарядили сплошняком дожди. Вместо навеса над первой печью для обжига он построил из оставшегося леса большой непродуваемый сарай с двухскатной крышей. В нём ровно треть площади занимал здоровенный деревянный бассейн для замачивания глины. В дополнение к первой он сложил вторую печь для обжига, ещё большего размера, изготовил из толстых досок сушильную камеру, и у него осталось ещё довольно много места.

Нефть всё прибывала и прибывала в яму, и Митяю следовало подумать о том, чтобы соорудить не какой-то там чеченский самовар, а самую настоящую ректификационную колонну. Тщательно перебрав руками чуть ли не каждый комочек глины и замочив её, добавив промытого кварцевого песка, который нашёл в районе Асфальтовой горы, он накрутил на уже куда более профессионально изготовленном гончарном круге, приводимом в движение мотоциклом, три десятка больших горшков для хозяйственных и технических нужд, в первую очередь для сбора мочи, она ему тоже должна была вскоре пригодиться.

Глина ему попалась просто великолепная и, что самое главное, уже отмоченная в естественных условиях, а потому он легко и быстро «вытягивал» из неё даже очень большие горшки, благо с гончарным делом он был знаком с детства, ещё со школы. Митяй поставил их в сушильный шкаф и зажёг форсунку. Через три дня – а он всё это время копал глину и возил её в керамический цех – горшки капитально просохли. Он загрузил их в печь, заложил устье кирпичом и на следующий день, с утра пораньше, запалил целых шесть больших нефтяных форсунок, изобретённых кем-то безвестным, оснащённых кольцом нагрева топлива, из-за чего те могли работать на любом жидком топливе. Форсункам было достаточно лишь нагреться, и затем они горели с рёвом даже без какого-либо наддува, пока в баке имелась нефть. Обжиг шел в течение двенадцати часов, до самой ночи, но посмотреть на то, что у него получилось, Митяй смог только через сутки. Вскрыв печь прежде времени, он мог мигом угробить все свои труды.

Когда печь полностью остыла, он разобрал кирпичи и увидел, что только треть толстостенных горшков могла пойти в дело. Остальные либо растрескались, либо дико скукожились, но это его нисколько не расстроило. Зато на готовые горшки было любо-дорого смотреть. Желтоватые, светло-серые, они и без какой-либо глазури имели очень плотную структуру. Да, из этой глины, которую он обжигал при температуре не менее тысяча пятидесяти – тысяча ста градусов, можно было смело делать ректификационную колонну, но Митяй не стал торопиться. Отобрав семь самых лучших даже не горшков, а скорее двадцатилитровых бочонков с крышками и ручками, он поставил в печь следующую партию керамики, заполнил нефтью и выстроил снаружи, под навесом, пять горшков, помочился в шестой и принялся разбивать молотком весь брак. Когда он основательно измельчил черепки, то заложил их в изготовленный на скорую руку деревянный барабан дробилки вместе с расколотой на мелкие куски доломитовой галькой и завёл свой многострадальный мотоцикл, поставленный на козлы, отрегулировав работу двигателя на минимальные обороты, чтобы тот крутил дробилку.