Если Пётр II получал информацию о том, в каком состоянии находится флот, если он понимал, что флот вообще не нужен, что строить его разорительно — правильно ли он поступал? С точки зрения любого государственного человека, поступал он совершенно правильно.

У меня нет сведений, бывал ли Пётр Алексеевич на флоте. Но если бывал, если видел плавучие гробы на волнах, общался с полуграмотными запойными офицерами и голодными, вечно больными матросами, — тогда он действовал правильно не только с точки зрения государственной, но и с точки зрения нравственной, христианской и человеческой.

А второе обстоятельство… Если флот, во–первых, собрание плавучих гробов, а во–вторых, его и строить не нужно, потому что нет для него важных задач, то что же такое вообще флот?! В смысле, флот в Российской империи первой половины XVIII века?! Приходится прийти к невеселому выводу, что этот флот — лишь очередной «символ прогресса», еще один внешний признак «прогрессивной» партии и вывеска «парадиза» — Петербурга. То есть чистейшей воды символ, вроде червленого поля на рыцарском гербе или длины юбки, указывающей, с «порядочной» женщиной вы имеете дело или со служанкой.

Прав ли император, что он не хочет отстаивать герб одной из придворных партий и вообще вставать на сторону ни одной из них? Несомненно! Радеть о флоте для него так же неумно, как оставаться куклой Меншикова, освобождение от зависимостей здесь одинаково важно.

В действиях Петра II Алексеевича я вообще вижу много не по годам разумного. Того, что вообще–то ждешь скорее от несравненно более взрослого человека.

Вообще Пётр очень последовательно старался быть вне партий и группировок. По молодости получалось не всегда так уж хорошо, но тенденция сказывается однозначно. Даже Андрей Иванович Остерман, пожалуй, наиболее уважаемый им человек, далеко не всегда может его соблазнить, привлечь, подкупить.

На долгие письма Остермана о том, как важно и как «правильно» для императора жить в Петербурге, следуют краткие ответы с пожеланиями крепкого здоровья и многих лет жизни.

К 1729 году, в разгар увлечения Петра охотой в компании Долгоруких, желание отвадить его и от Долгоруких, и от охоты приобретает у Остермана вид подлинной мании. Пия из родников хитрости Долгоруких, он затевает организовать весной 1729 года в окрестностях Москвы лагерь в 12 или 15 тысяч человек, — если уж надо Петру скакать на лошадях и вообще шуметь и много двигаться, то пусть хотя бы получит представление о военном искусстве.

Что характерно, идея возобновить «потешные войны» в духе Петра I у его внука не вызвала ни малейшего интереса.

В это же самое время все тот же Остерман подговорил родственника императора, моряка Лопухина, говорить царю, что, мол, флот исчезает! А все из–за того, что царь так далек от моря. Именно тогда Пётр и произнес : фразу, так возмущающую «прогрессивных» историков:

— Когда нужда потребует употребить корабли, то я пойду в море; но я не намерен гулять по нему, как дедушка.

Ответ человека, который знает, чего хочет, и не позволяет собой манипулировать даже тем, кого любит.

И не дает, до самого своего конца не дает переманить себя обратно в Петербург. Но такие ли уж дурные вещи стоят за желанием царя жить и дальше в Москве, править там по старине, опираясь на знатных, «фамильных» людей, а не на худородных выскочек?

Если вспомнить, что это за люди, худородные выскочки (с Меншиковым царь очень даже близко познакомился), и что реально стоит за всей трескучей болтовней про «новое» и про «прогресс», то решения царя не огорчают своей реакционностью, а скорее радуют, указуя на его здравомыслие.

Как же так получается — Пётр II, выходит, это какой–то гений, более способный даже, чем его гениальный дедушка?! Но, судя по всему, Пётр вовсе не обладал какими–то чрезвычайными способностями. То есть, может быть, и обладал, но они не успели проявиться, и мы о них совершенно не знаем. Перед нами — неплохой, неглупый мальчик, но совершенно без всяких признаков того, что называют «искрой Божьей» или гениальностью.

И, тем не менее, именно он, этот самый обычный мальчик, оттаскивает свою страну от края пропасти. Пётр был гений, гигант, отец народа… ну и так далее — он «Россию вскинул на дыбы» и загнал в совершеннейший тупик. А его заурядный внук, больше думавший об охоте, начал из этого тупика выходить! Как же так?!

Позволю себе высказать суждение, может быть, и глубоко неверное… но подтверждаемое множеством свидетельств. В любом случае преступник, негодяй, клятвопреступник стоит не выше, а ниже «обычного» человека. Что бы он ни делал, все равно содеянное им проще, примитивнее, грубее сделанного самым заурядным «средним», но при том хорошим и приличным человеком.

«Средний» человек, как правило, не может изменить последствий того, что сделал гений, — потому что гений делает мир сложнее, совершеннее и тоньше. Ни один «средний» человек не сможет сделать того, чтобы мир начал жить так, как будто не разработаны ни таблица Менделеева, ни концепция биосферы, как будто не написана картина «Переход Суворова через Альпы» и не существует представлений о неотъемлемых правах человека.

Но любой человек может сделать так, чтобы мир стал немного более разумен и хоть немного более добр, то есть сделать так, чтобы хоть немного исправить последствия пиратских набегов, Парижской коммуны, мировых войн и прочих чудовищных явлений.

Разумеется, масштаб содеянного зла так же различен, как и масштаб добра. Но на фоне даже очень большого зла прекрасно заметно даже самое малое добро.

Чтобы загнать страну в тупик, в чрезвычайные обстоятельства — и правда нужны какие–то незаурядные способности ко злу. А вот чтобы начать выходить…

Чтобы завоевать Восток ценой обескровленной Македонии, нужен Александр Македонский. Но чтобы понять — войско устало, еды нет, начались болезни и пора идти назад — нужен просто умный и ответственный офицер. Чтобы уже над трупом «великого завоевателя» сказать: «Ну что, ребята… Пора домой!»

Чтобы понять — что–то происходит не то в Российской империи и захотеть вернуться в нормальную жизнь, не нужно чрезвычайных талантов. Нужны здравый смысл, I немного интуиции и желание этой самой нормальной жизни. Часто важнее быть хорошим человеком, чем иметь колоссальные знания или огромный опыт.

Пётр сделал маленький, даже микроскопический шажок в сторону более здоровой, более доброй и разумной России. На фоне безумия и ужаса, экономического развала и гниющего на рейде флота это особенно заметно.

Человек, располагающий большим богатством или большой властью, очень часто становится жертвой непорядочных людей. У него есть чем попользоваться, и это привлекает множество любителей набиваться миллиардеру или герцогу в друзья, любовницы или наперсники.

Судьба людей, занимающих в обществе высшие эшелоны, очень часто трагична: пока они могут давать, вокруг полным–полно людей, желающих втереться в доверие, произвести впечатление и что–то получить от богача или монарха. А стоит ему утратить эту способность давать, и человек, которому только что льстили напропалую, который привык к уважению, любви, даже к обожанию, оказывается один. Очень часто преданный как раз теми, кого он считал самыми близкими.