И слова Володи обрели какой-то смысл. И бумаги, что он настоятельно просил ее изучить к понедельнику, нашлись на ее столе. Все мгновенно встало на свои места и обрело значимость. Ей бы собраться и уйти тотчас. Ан нет… Решила все же раскрутить свою ненависть к Перовой на всю катушку. Позвонила ей и испортила настроение. Никто не имеет права на счастье сегодня! Никто, кроме нее — Ольги Ветровой. Она его заслужила…

В автобусе было малолюдно. И почти все пассажиры — женщины. Плохой знак. Для него вообще-то много чего в этой жизни служило символами. Этот знак он расценил как дурное предзнаменование. И настроение сразу испортилось. Не нужно было соглашаться. Не хотел ведь, что-то теперь из всего этого выйдет…

— У вас свободно? — миловидная пенсионного возраста женщина стояла рядом с ним и вопрошающе взирала на свободное сиденье у окна. — Вы позволите?

А чего не позволить? Да бога ради, если хочется ей тесниться рядом с ним и пялиться в окно на раскисшее утро последнего дня октября. Пусть себе сидит, не мешает. Хотя все равно странно. Полно свободных мест, а она отчего-то решила сесть именно сюда. Начать волноваться или подозревать ее в чем-нибудь? Нет, не стоит. Мало ли какой у бабы бзик, чего уж так сразу ее заподозрить! Можно подумать, ему нечем занять свои мозги. Тем, например, с чего он начнет свою работу. Или чем он займется, когда ее закончит.

Осядет где-нибудь в деревне. Купит добротный дом-пятистенок. Разведет кур. Женится на доярке. Грудастой такой, розовощекой, пышущей здоровьем и желанием сделать его счастливым. Пойдут дети…

Здесь его рассуждения дали сбой, и он невольно улыбнулся. Дом с дояркой — это, конечно, хорошо, но это все не для него. Его счастью не суждено догнать его на этой грешной земле. Оно где-то точно заблудилось. И вообще — он устал. Устал от этой жизни. Устал от того, как бесславно она завершается. Он знал об этом не понаслышке. Он был творцом этого конца. Это было его ремеслом, которое он выбрал не по призванию и которое не так давно сделалось ему противным.

Нет, не нужно было соглашаться на это последнее дело. Решил ведь уйти! Тогда зачем? Он и сам не знал. Как не знал, почему он вообще выбрал этот путь. Часто он задавал себе этот вопрос, последнее время все чаще и чаще, и не находил ответа.

Его не обижали в детстве сверстники. Не насиловала мать. Не унижали учителя. Он мало в чем нуждался. Одним словом, все было нормально в плане его психики. Тогда почему он стал тем, кем стал? Так мало этого, он стал лучшим из тех, кем стал! Почему?! Ответа не было. Но ведь он же должен был быть! Непременно должен! Тогда кто ему поможет найти его?!

Может, в этом и заключается разгадка его согласия? Может, потому он и едет в этом автобусе? Надеется не только найти парня, который захотел соскочить с крупной партией товара, а еще и ответ на вопрос, который не дает ему спокойно спать все последнее время.

Кирилл скосил глаза влево. Пожилая женщина внимательно изучала струи дождя, медленно ползущие по автобусному стеклу. Или ловила его отражение в нем?.. Нет, вряд ли такое возможно. Да и кто его сможет узнать сейчас? Разве только матушка сумела бы, но ее давно нет. Для остальных Кирилл был теперь трудно узнаваемым. Мастер перевоплощения. Ему бы сам Шерлок Холмс позавидовал, с такой виртуозной ловкостью он изменял свою внешность. Сейчас вот, например, он был бедным студентом.

Поношенная куртка с обтрепавшимися петлями и засаленными карманами. Спортивная, давно потерявшая первоначальный цвет вязаная шапка, надвинутая почти на самые брови. Старомодные очки в грубой черной оправе. И дорожная сумка, которую он еле втиснул на полку под потолком. Широкие черные брюки с заляпанными внизу штанинами.

Таким Кирилл должен был въехать в этот город — безликим и серым. Потом он должен был слиться с людьми и затеряться в городских толпах, таких же безликих и серых, как это последнее октябрьское утро за окном автобуса.

Нет, интересно, что там можно так долго рассматривать! Тетка непременно должна была давно сойти с ума от пейзажа, расстилавшегося за окном. А она — ничего, сидит и спокойно смотрит. И еще что-то нашептывает про себя, беззвучно шевеля при этом губами. Может, песню поет или стишки сама себе декламирует. Пойми их, стариков! Ему таким не быть, это точно. Он просто не доживет до такого возраста. Смерть, которой он так умело управлял все это время, непременно настигнет его…

— Что вы говорите? — вежливо склонил Кирилл ухо к женщине, потому что за секунду до этого она что-то сказала ему.

— Славно как, молодой человек… — мечтательно пробормотала она, не отрывая взгляда от окна. — Вы не находите?

— Что именно? — решил все же уточнить Кирилл.

Мало ли что имелось женщиной в виду. Идти на поводу у случайно оброненной ею фразы он не собирался.

— Жить, молодой человек, славно. Радоваться каждому дню, дарованному нам господом, это ли не чудо?!

Он очень внимательно посмотрел на нее и согласно кивнул. Не объяснять же ей, что порой он сам выступал в роли этого самого господа! И решал за Него, когда и сколько подарить счастливых минут жизни кому-то. Она все равно не поймет. В лучшем случае придет в ужас. В худшем — заорет что есть мочи. А ему шум ни к чему. Ему надо вести себя тихо и незаметно. Сначала проникнуть в этот город. Потом разыскать там одного умника. Тихо и незаметно привести приговор в исполнение. И так же, не поднимая шума, исчезнуть…

— Вы, молодежь, не цените всего этого, — не унималась женщина, продолжая философствовать на тему, которую он уже давно изъездил вдоль и поперек. — Вам кажется, что жизнь бесконечна и что в любой момент можно начать жить заново. Но этого не случится. Это прозрение, настигающее нас в старости, бессердечно валит нас с ног и лишает воли. И знаете, молодой человек, что самое страшное в этом прозрении?

Кирилл вытаращил на нее глаза за толстыми стеклами очков, стараясь, чтобы его взгляд казался попутчице как можно более любознательным.

— Самое страшное — оставить за собой пустошь! — в ее голосе отчетливо зазвучала слеза. — Это открытие убивает похлеще раковой опухоли или выстрела…

Она на минуту замолчала, а он мгновенно насторожился. Что она имела в виду, говоря о выстреле? На самом ли деле ее интересует предмет разговора, или это умелая тактика прощупывания объекта?

— А что же тогда должно сделать человека счастливым? — осторожно произнес он, не спуская с нее глаз. — Что может осчастливить его на пороге смерти?

Не надо было этого говорить! Зачем заговорил о смерти? Каким ликованием загорелись тут же ее глаза! Либо умело поймала его на чем-то, либо… Либо просто обрела в его лице приятного собеседника, которого ей удалось заинтересовать своей старческой трепотней.

— Любовь, молодой человек! — Она даже привстала, настолько чувства переполняли ее. — Только любовь на это способна!

Знать бы еще, что это такое! Об этом можно болтать бесконечно и так и не узнать до конца, существует ли она на самом деле. Точно так же, как нескончаемые споры о существовании потустороннего мира. Он вот ни за что не подпишется под тем, что этот мир существует, хотя неоднократно отправлял туда людей за последние десять лет.