– Эй! – завопил я. – Это мои лучшие джинсы!

– И ты проносил их несколько недель подряд, – отозвалась она уже с кухни. – Сегодня будешь в джинсах похуже, но почище.

– И еще мой подарок для тебя! – крикнул я. – Он в кармане джинсов, которые ты намочила!

Она возникла в дверном проеме:

– Ты привез мне подарок?

– Разумеется.

– Здорово! Ты очень мил. Займемся им позже.

И вновь исчезла из виду.

– Ладно, – сказал я. – Так и сделаем. После балдежа в галерее.

Уже вытираясь, я услышал, как она мурлычет песню из индийского фильма. По случайности – или же четким попаданием в резонанс под закрученным спиралью куполом любви – песня оказалась той же самой, которую я напевал несколькими часами ранее, идя по улице с Викрамом и Навином.

Потом, собираясь перед выходом из дома, мы промычали-пропели эту песню уже дуэтом.

Уличное движение в Бомбее представляет собой систему, придуманную акробатами, но воплощаемую на практике малоразмерными слонами. Двадцать минут мотоциклетной потехи – и мы добрались до «денежного пояса» Кумбала-Хилл, туго охватывавшего самый престижный из холмов южного Бомбея.

Я загнал байк на парковочную площадку напротив фешенебельной и скандально известной галереи «Бэкбит», у истоков не менее фешенебельной, но добропорядочной Кармайкл-роуд. Непосредственно перед галереей выстраивались роскошные заграничные тачки, из которых вылезала роскошная местечковая крутизна.

Лиза потащила меня внутрь, продираясь через плотную толпу. В длинном зале скопилось человек триста – вдвое больше, чем допускалось правилами пожарной безопасности, предусмотрительно вывешенными на щите у входа.

«Если жара кажется вам нестерпимой, срочно покиньте горящее здание».

Она нашла в толпе свою подругу и подсунула меня для анатомически близкого знакомства.

– Это Розанна, – представила Лиза, сама так же тесно притиснутая сбоку к подруге – невысокой девушке с большим инкрустированным распятием (пригвожденные ноги Спасителя уютно разместились между ее грудей). – А это Лин. Он только что вернулся из Гоа.

– Наконец-то мы встретились, – сказала Розанна, и грудь ее сильнее прижалась ко мне, когда она подняла руку, чтобы взбить свою и без того стоявшую дыбом прическу.

Говорила она с американским акцентом, но гласные произносила на индийский манер.

– Зачем вы ездили в Гоа?

– За любовными письмами и рубинами, – сказал я.

Розанна быстро оглянулась на Лизу.

– Что толку на меня смотреть? – вздохнула Лиза, пожимая плечами.

– Да ты в натуре чумовой чувак! – провизжала Розанна голосом паникующего попугая. – Идем со мной! Ты должен встретиться с Таджем. Он любит все такое чумовое, йаар![11]

Прокладывая путь через толпу, Розанна подвела нас к высокому молодому красавцу с волосами до плеч, блестящими от парфюмерного масла. Он стоял перед каменной скульптурой первобытного человека примерно трехметровой высоты.

На табличке рядом со статуей было написано имя: «ЭНКИДУ»[12]. Скульптор приветствовал Лизу поцелуем в щеку, а затем протянул мне руку.

– Тадж, – представился он, улыбаясь и глядя на меня с откровенным любопытством. – А вы, я полагаю, Лин. Лиза много о вас рассказывала.

Я ответил на рукопожатие, ненадолго встретившись с ним глазами, после чего перевел взгляд на массивную статую. Заметив это, он слегка повернул голову в ту же сторону:

– Что скажете?

– Мне он нравится, – сказал я. – Будь потолок в моей квартире повыше, а пол попрочнее, я бы его купил.

– Спасибо, – рассмеялся Тадж.

Он потянулся вверх и положил ладонь на грудь каменного воина:

– Я и сам не пойму, что именно у меня вышло. Это был импульсивный порыв: вдруг захотелось увидеть его стоящим передо мной. И не было за этим никаких глубоких мыслей. Никаких метафор, никакой физиологии, ничего подобного.

– Гёте говорил, что весь мир – это метафора.

– Неслабо загнуто! – Он снова рассмеялся, и в светло-карих глазах вспыхнули искорки. – Могу я использовать эту цитату? Напишу ее на табличке рядом с моим каменным другом. Это повысит шансы на его продажу.

– Пользуйтесь на здоровье. Писатели не умирают окончательно, пока люди цитируют их слова.

– Хватит уже торчать в этом углу, – вмешалась Розанна, хватая меня за руку. – Идем, взглянешь на мою работу.

И она потащила нас с Лизой к противоположной стене зала, под завязку набитого курящей, пьющей, хохочущей и галдящей публикой. Добрую половину этой стены занимала череда рельефных панелей. Выполненные из гипса, они были покрыты бронзовой краской – под классику – и расположены так, чтобы излагать события в их временной последовательности.

– Это об убийствах Сапны! – крикнула Розанна, приблизив рот к моему уху. – Ты помнишь, пару лет назад? Этот чокнутый гад призывал слуг убивать своих богатых хозяев. Помнишь? Это было во всех газетах.

Я помнил серию убийств, связанных с именем Сапны. Подоплека тех событий была мне известна гораздо лучше, чем Розанне, – и лучше, чем большинству жителей Бомбея. Медленно перемещаясь вдоль панелей, я одну за другой разглядывал сцены, излагающие историю Сапны.

Это зрелище выбило меня из душевного равновесия, даже начала кружиться голова. Передо мной были судьбы людей, которых я знал, – убийцы и их жертвы, в конечном счете ставшие фигурками на фризе.

Лиза дернула меня за рукав.

– В чем дело, Лиза?

– Пойдем в зеленую комнату! – прокричала она мне в ухо.

– О’кей, пойдем.

Вслед за Розанной, периодически издававшей предупредительные визги и приветственные вопли, мы продрались через «живую изгородь» из поцелуев и объятий до двери в дальнем конце галереи. Она выбила костяшками пальцев условный сигнал и, когда дверь открылась, втолкнула нас в полутемную комнату, освещаемую лишь гирляндами красных мотоциклетных фонарей на толстых кабелях под потолком.

В комнате находились десятка два человек, сидевших на стульях, диванчиках или прямо на полу. Здесь было намного тише, чем в зале. Подошла девица с горящей сигаретой, быстро скользнула ладонью по моей короткой стрижке и заговорила хриплым шепотом.

– Хочешь оторваться по полной? – риторическим тоном спросила она и протянула мне косяк, зажатый меж необычайно длинных пальцев.