С этой и других точек зрения марксизм является чисто западнической теорией, радикальной ветвью идеологии западной цивилизации. Предполагалось, что в будущем революция победит в наиболее «развитой» стране — тогда это была Англия. Когда чартистское движение не привело к революции, то стали думать о революции в Германии; в Германии она не удалась — тогда речь зашла о революции во Франции, Парижской коммуне. Когда и она не удалась, тогда Маркс с отчаяния попытался увидеть начало революционной деятельности в России. Но это никак не связывалось с общей концепцией. Таким образом, революция была одним из этапов противостояния двух цивилизаций: складывающейся в России и западной цивилизации. Она завершилась победой западнических начал.

Но существует такая точка зрения, что при выборах Учредительного собрания большевики получили всего лишь четверть голосов, а эсеры — половину. Но все равно выходит, что подавляющая часть народа «голосовала за социализм». Я бы не придавал слишком большого значения голосованиям, подсчетам голосов в ту эпоху крайнего безвластия и насилия, разлившегося на всех уровнях, но, безусловно, верно, что шансы на успех тогда имели только партии социалистического направления. Если бы каким-то чудесным образом большевики были тогда из русской истории убраны, то, вероятно, вместо них власть захватили бы левые эсеры, которые какое-то время с ними власть на самом деле и делили. Не было бы левых эсеров — другие бы эсеры захватили бы власть, и т. д. Марксизм, оформленный как большевизм, был только наиболее цельной и совершенной формой общего социалистического мировоззрения, которое вырабатывалось на Западе и сформулировалось в марксистско-большевистской форме к XX веку.

Что же такое социализм и почему это учение победило в России? Чтобы ответить на этот вопрос, мне кажется, нужно прежде всего отказаться от формулировок, что социализм — это есть «стремление к справедливости», «к равенству» или «к счастью человечества». Во-первых, такие слова гораздо больше говорят человеческому сердцу, и эти древние слова всем известны. Зачем для этих простых вещей выдумывать новое иностранное слово — «социализм»? Во-вторых, все те учения социализма, которые имели шанс на победу в России, предусматривали победу через насилие, через эпоху гражданских войн. Только началась Первая мировая война, как Ленин уже сформулировал свой тезис — «превращение войны империалистической в беспощадную гражданскую войну». Целый ряд ведущих лидеров большевизма утверждал, что гражданская война в эпоху пролетарской революции есть классовая война. Классовые войны — это та форма, которую классовая борьба, основа истории, согласно марксизму, принимает в эпоху пролетарской революции. Тухачевский даже написал книгу «Войны классов», где обосновывал этот тезис. Эта концепция восходит к самым основам марксизма: еще Маркс и Энгельс в начале своей деятельности писали, что пролетариату предстоит пережить пятнадцать, двадцать, пятьдесят лет классовых боев — не для того только, чтобы удержать власть, но и чтобы быть ее достойной; гражданская война рассматривалась как одна из форм создания «нового человека».

Как же можно считать, что это учение есть какое-то стремление к счастью человечества, когда оно предполагает десятилетия гражданских войн, которые, как предполагалось, должны были захватить по крайней мере всю Европу? Мао Цзэдун, гораздо позже развивая ту же самую линию, сказал, что, по его мнению, не жалко было бы пожертвовать и половиной человечества, если бы другая половина потом жила при социализме. Какое же равенство может быть между той половиной человечества, которая погибнет в атомной войне, и той, которая будет потом жить?!

Но это — «апофатическое» определение социализма, в смысле того, чем он не является. А чем же он является? Прежде всего, это чрезвычайно древнее учение. Законченная, отточенная, полная формулировка основных принципов социализма была дана Платоном в IV веке до Рождества Христова (прежде всего, в его сочинении «Государство»). Согласно общей концепции Платона, все существующее на земле имеет прообраз в виде некоей идеи, которая существует не на земле, а в «мире идей». И все, что существует на земле, — это искаженное отражение своей идеи. Такая идея существует и у общества. В этом сочинении он высказывает такую мысль, что общество тем ближе к своей идее, чем оно более едино. А единству препятствует то, что люди по-разному говорят «твое» и «мое». И вот это должно быть ради достижения единства уничтожено.

Здесь пропускается один очень важный вопрос: к чему же относится это обращение «мое»? Можно говорить о «моей руке» или о «моем доме», который был построен еще моим отцом, в котором я родился, прожил много лет и т. д. Или можно говорить об акциях, которые я выиграл вчера, спекулируя на бирже. Главное состоит вот в чем: может ли человек говорить о себе как о чем-то «своем»? Является ли он хозяином самого себя, или он принадлежит каким-то внешним силам?

Платон радикально становится на ту точку зрения, что человеку не должно принадлежать ничего, вся его жизнь должна быть сконструирована в соответствии с интересами общества. Надо заметить, что Платон говорит о верхнем слое, элите общества, которое он обсуждает. Он называет их «стражами». Отец Сергий Булгаков говорит, что это слово, может быть, надо переводить как «святые» — возможно, под влиянием того, как себя называли пуритане в Англии. О «стражах» Платон говорит, что «у них не будет никакой собственности, кроме своего тела». Но ведь слово «мое» может употребляться и в других сочетаниях, как, например, «мой ребенок» или «моя жена». И это тоже, говорит Платон, ведет к разделению общества и должно быть уничтожено. Люди, стоящие на вершине иерархии общества, некоторым другим его членам дают разрешение соединиться на время, ради произведения потомства, но дети потом отбираются, так что дети не знают своих родителей, а родители — своих детей. Уничтожается семья и всякая национальная или духовная традиция: искусство, мифы. Платон говорит, что мы извиняемся перед великими поэтами Гесиодом и Гомером, но мы запретим большую часть их произведений. Это некий рационалистический монастырь, но не одухотворенный никаким религиозным началом, а построенный исключительно из соображений логики и пользы, устойчивости общества. Причем монастырь, распространенный на все общество.

И очень интересно, что в этом сочинении такое общество как бы строится перед нами — в беседе, которую Сократ ведет с несколькими своими друзьями. Это общество придумывается, логически конструируется. И это типично для всех формулировок социалистической идеи. Две с половиной тысячи лет спустя Бухарин писал, что «процесс строительства коммунизма является в значительной мере сознательным, то есть организованным». Что касается капитализма, то «его не строили, он сам строился». Фактически последнее относится не к одному капитализму, а вообще ко всей жизни, которая возникает по каким-то органическим законам. А социализм, во всех разновидностях этой концепции, всегда был продуктом «социальной инженерии». Он разрабатывался какими-то его конструкторами, как в конструкторском бюро придумывают нечто вроде паровоза или телефона. В концепции Платона эта идея была высказана с идеальной полнотой и логичностью. И впоследствии к ней в этом смысле было мало что добавлено. Иногда ее смягчали, чтобы сделать более приемлемой ее радикальную прямолинейность. Иногда как-то приспосабливали к особенностям той или иной страны или эпохи. Иногда обдумывали планы, каким образом можно осуществить этот строй. Но сама система всегда сохранялась неизменной.