Джон нахмурился, глаза его остановились на озорном лице хозяина.

— Милорд?

— У меня есть парнишка, он покажет тебе, где это, — без запинки продолжал Сесил. — Возьмешь пару ведер и проследишь, чтобы все промокло насквозь. Затем уходи, мой Джон, тайно и незаметно.

— Если есть опасность пожара, я могу там все вычистить, — предложил Джон.

У него вновь появилось ощущение, что он плывет в глубокой и опасной воде, которая для его господина как раз предпочитаемая стихия.

— Я вычищу все сам, но только когда выясню, кто разложил огонь, — произнес Сесил очень тихо. — Пока только все намочи, сделай это для меня.

— Потом я вернусь в сад, — заявил Традескант.

Сесил усмехнулся, услышав в голосе садовника твердость.

— Когда выполнишь задание, займешься своими привычными обязанностями. А моя работа пока здесь, и это еще только цветочки.

После пятого ноября Джон узнал, что лорд Монтигл, получивший письмо, где его предупреждали не приближаться к зданию парламента, раскрыл Пороховой заговор.[5]Лорд, что совершенно правильно, отнес письмо госсекретарю Роберту Сесилу. Тот, не в силах понять, в чем дело, представил всю историю на рассмотрение королю. Яков, который, конечно же, был умнее всех, — о, как восхваляли его за то, что он так быстро во всем разобрался! — приказал обыскать здание парламента. В подвалах обнаружили Гая Фокса, а рядом — кучу растопки и бочки с порохом. На волне антикатолических настроений Сесил провел законы, позволяющие контролировать папистов, и вымел остатки оппозиции, препятствующей английскому протестантскому престолонаследию. Горсточку отчаянных и опасных кланов вычислили по мере того, как одно признание вело к другому. Молодые люди, поставившие все на бочку мокрого пороха, были схвачены. Их подвергли пыткам и казнили. Один неумелый заговор на высокой волне всеобщего негодования вынудил всех, от его величества до последнего нищего, ополчиться на католиков. Угроза королю, его супруге и двум маленьким принцам была настолько чудовищной, что монархи Европы, католические и протестантские, решительно осудили любые союзы с английскими католиками. Испанский и французский короли, занявшие престолы еще до принятия католицизма, заверили, что никогда не будут терпимы к убийствам монархов.

Но самое важное для Сесила было в следующем: ужасная мысль о том, что могло бы произойти, если бы Монтигл не оказался верным подданным, а его величество не был бы столь проницательным и дальновидным, убедила парламент поделиться с королем частью годовых доходов, что отодвинуло неминуемый финансовый кризис еще на двенадцать месяцев.

— Спасибо, Джон, — поблагодарил Сесил своего слугу, когда тот в начале декабря вернулся в Теобальдс. — Я этого не забуду.

— Все-таки не понимаю, — развел руками Традескант.

Улыбнувшись мальчишеской заговорщицкой улыбкой, сэр Роберт ответил:

— Да и не надо понимать.

После первого визита в Теобальдс король, казалось, уже не мог жить без этого дворца. Каждое лето двор, как стая голодной саранчи, выезжал из Лондона в Теобальдс, а оттуда путешествовал по стране, непрерывно навещая по кругу все богатые дома. Знать напрягала все силы, неся невообразимые расходы на прием и развлечение короля, и вздыхала с облегчением, когда он двигался дальше. Яков мог осыпать принимающего его хозяина почестями и благодеяниями, мог предоставить право на сбор одного из новых налогов, позволяя фавориту разбогатеть с какого-нибудь борющегося за выживание промысла. Или же король мог просто улыбнуться и отправиться дальше. Но независимо от того, платил ли он за постой своими милостями или же отделывался словами благодарности, придворные должны были обеспечить Якову лучшую еду, напитки, охоту и развлечения.

Всему этому придворные научились еще при королеве Елизавете. Никто не умел так правильно преподносить экстравагантные подарки, никто так не владел законами расточительного гостеприимства, да и просто откровенного низкопоклонства. Все это пользовалось спросом у короля Якова. Приходилось ублажать и его фаворитов, и его самого; дни заполнялись нескончаемым вихрем охоты, охоты и снова охоты. Егеря были на вес золота, и никто не отваживался срубить дерево в лесу, который король знал и любил. Вечерами красивые мужчины и красивые женщины проплывали парадом перед глазами короля. Ему никто не отказывал. Никому и в голову не приходило отказать его величеству. Все, чего желал Яков, должно было принадлежать ему.

Даже когда он задумал получить Теобальдс.

Сэр Роберт вышел в сад, как частенько делал, когда хотел пообщаться с Традескантом. Джон у входа в лабиринт наставлял своих молодых помощников. Им выдавались тупоконечные ножи, и с этим оружием они вползали в лабиринт и с корнем вырывали сорняки из гравия. Группа работников постарше с небольшими секаторами и ножами двигалась следом и подстригала тисовые изгороди. Они уже прослушали страстную и энергичную лекцию Джона о том, как правильно ровнять верх изгороди и что ни в коем случае, под страхом немедленного увольнения, нельзя неаккуратно подстригать непокорный куст, иначе в изгороди может образоваться дырка, через которую будет видна соседняя дорожка, и это испортит облик сада.

Традесканту хватило одного взгляда на мрачное лицо хозяина, чтобы немедленно бросить бригаду стригалей и подойти к Сесилу.

— Милорд?

— Мне придется отдать дворец королю. Такова его воля. Мой дом и мои сады. В обмен он пообещал Хэтфилд-хаус. Боюсь, мне придется пожертвовать дворцом. Я ведь не могу отказать королю, верно?

При мысли о потере Теобальдса садовник задохнулся от ужаса.

— Король хочет этот дом? Наш дом?

Роберт Сесил с несчастным видом пожал плечами. Он знаком подозвал Традесканта поближе, оперся на его руку, и они пошли по саду.

— Ну конечно, я понимаю, твои чувства почти так же сильны, как и мои. Я решил, что ты первый должен узнать эту новость. Не представляю, как переживу такую потерю. Мой отец построил Теобальдс специально для меня — маленькие островки и речки, фонтаны, купальня… И теперь лишиться всего этого в обмен на убогое местечко в Хэтфилде! Суровый господин этот наш король, как ты думаешь, Традескант?

Джон помолчал и осторожно произнес:

— Не сомневаюсь, что король предложил вам более высокую цену, чем любой другой монарх.

Лукавое лицо сэра Роберта сморщилось от смеха.

— Намекаешь, что прежняя королева не дала бы и этого? Ну и ну! А ведь так и есть! Не было другой такой женщины, которая могла отнять половину твоего богатства и взамен подарить лишь улыбку. Король Яков куда щедрее со своими фаворитами…