Бордеро написано на совершенно необычной бумаге «пеллюр» – напоминающей кожу, с желтоватым оттенком, разграфленной во всех направлениях. Особый характер этой бумаги обратил на себя внимание следователей. Они ее усиленно ищут у Дрейфуса и у людей, с которыми он вел переписку. Но напрасно. Дрейфус никогда не употреблял подобной бумаги. Осталась одна экспертиза почерка. Соотношение голосов экспертов – 3: 2 в пользу авторства Дрейфуса. (В будущем один из экспертов признается, что Дрейфус не автор бордеро, второй будет исключен из числа судебных экспертов, и останется один Бертильон, который на последующих процессах будет выступать со следующими заявлениями: «Чтобы остаться верными научному методу, мы ограничиваемся заключением, что дело обстоит так, будто Эстерхази учился писать, взяв за образцы неправильную орфографию из «Matin»[62]. В беседе со своим кузеном он был более откровенен: «Я уверен, что там рука Эстерхази. Это подставной человек жидовской шайки»[63].) Организаторы процесса понимают, что обвинение разваливается, что данных нет, и судьи могут выйти из повиновения. Анри во время заседания суда прибегает к мелодраматическим эффектам. Он просит, чтобы его вызвали в суд в качестве свидетеля, и заявляет: «Я слышал от уважаемой особы, что один офицер второго бюро изменник, этот офицер – вот он»[64], – и указал на Дрейфуса.

Офицер Генерального штаба Ж. Пикар после суда вспоминал: «Можно было подумать, что означенная личность выдала Дрейфуса, что было неправда. Эта личность, которому я за его услуги платил 1800 франков, всего лишь сказала Анри, что иностранные военные атташе имеют во втором бюро друзей, которые доставляют им секреты!»[65].

Остались воспоминания членов суда, в которых они пишут, как сильно эти выступления на них подействовали. Но генерал Мерсье понимал, что этого недостаточно, поэтому 22 декабря, в последний день работы трибунала, его членам втайне от Дрейфуса и его адвоката передают три документа. Важнейшие из них – письмо Шварцкоппена А. Паниццарди (итальянский военный атташе в Париже): «Весьма сожалею, что не видел Вас перед своим отъездом. Впрочем, я вернусь через неделю. При этом я прилагаю двенадцать планов форта Ниццы, которые этот каналья Д. дал мне для Вас»[66]. В будущем будет доказано, что этот документ – фальшивка. Анри переделал «Р» на «Д». Все эти документы бездоказательно объявлялись относящимися к Дрейфусу. Однако буква «Д» скорее отводила от него подозрения, так как военные атташе имеют привычку в переписке скрывать имена своих агентов под другими буквами. В тот же день военный суд всеми семью голосами признал Дрейфуса виновным и приговорил его к пожизненному заключению.

Дела Дрейфуса пока нет. Нет никакого раскола Франции, никаких дрейфусаров. Вся Франция едина в своем порыве ненависти к Дрейфусу, а еще больше – к его народу. Со страниц либеральной прессы Ж. Клемансо писал: «Он ничего не любит, ничего не роднит его с человечеством… то подлая душа, негодный человек». «Что вы, – удивляется Ю. Гойо, – еврей Дрейфус не изменил своей Родине, ведь его Родина – Иерусалимский храм». «Конечно, – подтверждает Эдуард Терне, – Дрейфус – человек без отечества, это – человек особой расы, он не француз». Социалист Ж. Жорес в палате депутатов захлебывается от возмущения: «Почему же мы не знали этого изменника?! К богатому офицеру-биржевику правительство отнеслось мягче, чем к простым солдатам, оскорбляющим свое начальство. Правительство просто защищает шайку биржевиков». Жорес за оскорбление властей был временно исключен из парламента. А на следующий день газета его противника Дрюмона вышла с аншлагом через всю полосу: «Браво, Жорес!» И над всем этим звучала песенка, сочиненная престарелым поэтом Ф. Копж: «А пускай нам покажут гнусный лик, чтобы все мы друг за другом могли наплевать в его физиономию»[67].

5 января происходила процедура разжалования. Для Дрейфуса это – более тяжелая мера наказания, чем смертная казнь. Один иностранный журналист так описывал сцену разжалования: «Церемониал лишения чести капитана Альфреда Дрейфуса собрал в это мрачное зимнее утро много любопытных. Вокруг теснилась толпа зевак, завсегдатаев публичных казней. На плац вывели пять тысяч солдат. На середину выехал генерал верхом на лошади. Дрейфуса привезли на плац в офицерском мундире. Четыре человека подвели его к генералу, который в присутствии публики зачитал осужденному следующее: "Альфред Дрейфус, вы не достойны носить оружие. Именем французского народа я лишаю вас этой чести". Тут Дрейфус поднял вверх правую руку и воскликнул: "Клянусь и заявляю, что вы лишаете чести невинного человека. Да здравствует Франция!" Под дробь барабанов исполнитель военного суда начал срывать с мундира Дрейфуса пуговицы, эполеты. Потом Дрейфуса провели перед полковым строем. Он шагал мимо войсковых колонн как человек, не знающий за собой никакой вины. Когда он поравнялся с группой офицеров, ему закричали: "Иуда Искариот, предатель!" Дрейфус отвечал: "Вы не смеете позорить меня!.." Передают, что он часто передавал сторожившему ему капралу: "Видите ли, я просто жертва личной мести, меня преследуют за то, что я еврей"»[68].

Этот молодой человек с горящими глазами, вцепившийся в прутья решетки, – блестящий венский журналист Теодор Герцль. Может быть, он один из всей беснующейся толпы сочувствует Дрейфусу. Так же, как Дрейфус, он был полностью ассимилированным евреем. Теперь ему напомнили об этом. В ушах его все время стоит крик: «Смерть жидам!», «Предатель!» Его бы это, может быть, не слишком удивило в России, в Польше или даже в родной Вене. Но Париж, прекрасный Париж… символ всего нового, передового, прогрессивного, и вдруг… стотысячные возгласы народного негодования: «Смерть жидам!» Дело Дрейфуса явилось барьером, разделившим жизнь блестящего венца надвое. Полностью ассимилированного еврея сменил основоположник сионизма, создатель идеи еврейского государства.

А к каким выводам пришел Альфред Дрейфус и что он вообще собой представлял?

Альфред Дрейфус родился в Мюльгаузене в Эльзасе 9 октября 1859 года. Его отец был крупным предпринимателем. После перехода Эльзаса к Германии вся семья Дрейфуса за исключением старшего брата Альфреда переезжает в Париж, сохраняет свое французское подданство. Семью отличает французский национализм, и совсем не случайно Дрейфус выбирает мало оплачиваемую, но очень почетную военную карьеру. В 1878 году он поступает в Политехническую школу, а по ее окончании – в артиллерийскую. В 1884 году после окончания артиллерийской школы Дрейфус назначен в 11-ю артиллерийскую бригаду. Его начальники отзываются о нем положительно, отмечая его как образцового офицера.