«Изучается ли нынче хоть каким-то образом покупательский спрос? – поинтересовалась я у знакомой, торгующей на рынке женской одеждой. – Доносите ли вы потребительские чаяния и пожелания до производителя?» Она ответила кратко и исчерпывающе: «Какое, на фиг, изучение спроса?! Все пасемся на Черкизовском. Носимся потными дикими ордами, чтобы на обратный поезд успеть, сметаем что дешевле и чтоб не очень страшненькое на вид. Если думаешь, что магазины на центральных улицах, чьи вывески начинаются с «евро», торгуют приличным, то глубоко ошибается. Там тот же Вьетнам – Китай. Отпарят, распялят на плечиках и продают на три тысячи дороже». И пообещала спокойно и уверенно: «Так что, подружка, будете носить, как миленькие, то, что мы привезем. Никуда не денетесь».

Итак, наш вкус формируют рыночные продавцы, китайцы и вьетнамцы, строчащие тряпки в какой-нибудь бамбуковой лачуге. Послушайте, но откуда, с каких заброшенных со времен второй мировой войны союзнических складов они берут для шитья эти гнилые нитки, которые расползаются на второй день носки?! Один из видов противостояния южно-азиатской одежной экспансии – это обходить на пушечный выстрел рынок и делать заказы в ателье.

«Вы не ширпотреб! Вы индпошив».

Лично у меня отношения с ателье с самого начала сложилось не очень. В доперестроечное время в магазинах было шаром покати, а очереди в ателье растягивались на полгода, конечно, если закройщица не приходилась вам хорошей знакомой. Как говорили в то время: если у вас с ней не было блата.

Мне, студентке, о столь заоблачном блате приходилось только мечтать. А мечталось о вечернем платье к 8 марта: черном, узком, как корсет (молния до копчика, рукав три четверти, низкий вырез, чтобы открывал костлявые, как у модели, ключицы…) Я как раз начала подрабатывать в небольшой газетке, вот и отправилась делать материал о самой лучшей закройщице самого лучшего в городе ателье. Оно находилось на центральной улице, и проезжающие в автобусах и проходящие мимо простые советские женщины с завистью поглядывали на важно вплывающих – выплывающих из его дверей разодетых клиенток, профсоюзных дам. Никто и не догадывался, какие грязные, черные мысли вынашивала я относительно этого ателье.

Я поговорила с молоденькой закройщицей, написала, помнится, нечто лирическое, сладкое до липкости: что-то о ровных стежках, выбегающих из-под бойкой швейной иглы. Проводила параллель со стежками, которые выводили по снегу бойкие, хоть и усталые ножки моей закройщицы, возвращающейся с ночной смены в спящем городе… Перед прощанием я самым наглым образом попросила закройщицу (между нами ведь уже завязался ма-аленький, худосочный такой блатик, ведь правда?) сшить платье: черное, узкое, воротник, рука три четверти… До 8 марта оставалось две недели.

Закройщица охотно приняла заказ, обмерила меня. Это было вечером. А наутро в редакции меня поджидала пылающая гневным румянцем заведующая отделом партийной жизни и буквально с порога пригвоздила меня к доске позора. «Звонила заведующая ателье. Возмущена до глубины души… Как ты могла: без году неделя… Мы тут по 25 лет и то себе позволить не можем… Репутация газеты… компрометируете… подумайте о будущем…» Будущего у такой особы, как у меня, не было и быть не могло. Я плелась домой, чувствуя себя распоследней сволочью, предателем, пропащим человеком, который втоптал в грязь репутацию бескорыстного советского журналиста.

Платье было готово в срок. Когда я его забирала, закройщица в кабинке шепотом объяснила, что в газету наябедничали коллеги по швейному цеху: они здесь давно работают, а про них не пишут…

Это было сто лет назад. Сегодня ателье сами гоняются за заказчиками. Если вы доплатите за срочность – ночь будут сидеть, но назавтра заказ будет готов. И, тем не менее, ателье не манят.

Во-первых, если вы начнете высказывать закройщице претензии типа «спереди тянет, сзади висит», на шум из-за стенки не замедлит явиться мощная группа поддержки, состоящая из коллег по цеху, и в один голос начнет убеждать вас, что обнова дивная, что сидит на вас как влитая, что вы в ней ну прямо Элизабет Тейлор. А если что и не так, так это недостатки вашей фигуры, и тут уж ничего не поделаешь.

Во-вторых, в ателье не повертишься от души, не осмотришь себя со всех сторон, не обсудишь вволю с закройщицей детали, потому что у единственной кабинки тихо и яростно томится маленькая женская очередь, ожидающая своей примерки. В-третьих, с закройщицей не посплетничаешь за чашечкой кофе, как со своей портнихой…

«Нет середины между двумя понятиями о портном: это или друг или смертельный враг» (О. Бальзак).

Свою портниху, чтобы «шила как богиня», я искала мучительно и долго. Первую, Наилю, мне очень рекомендовала знакомая работница культуры: «Она претворяет в жизнь мои самые сумасшедшие фантазии». Наиля с семьей жила в крошечной двухкомнатной «хрущевке» на пятом этаже. Когда бы я ни приходила, всегда наблюдала одну и ту же картину: прильнувших к экрану монитора двух великовозрастных сынов и безработного мужа в несвежих майке и трусах, растянувшегося на диване у телевизора. Он то и дело вскакивал, подтягивал трусы, возбужденно грозил экрану кулаком: «У, козлы, мазилы!» Высокая Наиля, сгорбленная от вечного сиденья за швейной машинкой, ввела меня в так называемую темную комнату, приспособленную под мастерскую: «Поставила стол, привинтила лампочку, шью по ночам и никому не мешаю. Очень удобно».

У Наили я сшила единственную блузку. Шила она быстро – это плюс. Минус: у Наили не было оверлока, и она обметывала швы вручную. Кроме того, мне не улыбалась перспектива и дальше каждый раз примеряться в непосредственной близости от валяющегося у телевизора полуодетого нечистоплотного мужика.

… Бывшая учительница домоводства Аня долго настороженно, как спецагент, выясняла, кто дал мне ее телефон. «Ну, приходите…» Аниным контингентом были педагоги и воспитатели детских садиков. Она обшивала их к балам – маскарадам, к выпускным вечерам и к 1 сентября и сразу предупредила, чтобы я старалась угадать с заказами в промежутки между этими глобальными школьными событиями. Это был большой минус. Плюс – Аня шила очень аккуратненько, любовно, особенно хороши у нее выходили пиджачки. Я сшила четыре пиджака и на этом остановилась. И продолжила поиски «своей» портнихи.

Лина специализировалась на пошиве верхней одежды и была полна и говорлива, как река. Она с порога утопила меня в потоке гостеприимных слов. На ее кухне можно было сидеть часами, и оттуда не хотелось уходить. Но не одна я была такая умная. Плыть в теплой Лининой реке нравилось всем клиенткам, а Лина была одна. Так что времени собственно на выполнение заказов у нее оставалось очень мало. На помощь приходил телефон с определителем номеров. Лина брала трубку только тогда, когда на табло высвечивался номер хозяйки готового к примерке заказа. Таким образом, мой плащ вместо обещанных трех недель шился пять с половиной месяцев. И телефоны с определителем у портних меня с тех пор настораживают.

Были еще Нина с Людой, снимающие квартиру, разведенная Катя… Что объединяло портних? Все они были совами: отсыпались до обеда, работали по ночам. Телевизор в их квартирах почти не выключался, и все они были в курсе событий сериалов и шоу. Всех их объединяли профессиональные провалы памяти. Они исправно забывали дни и часы примерок и оговоренную длину рукавов, а когда я их припирала к стенке, клялись и божились, что это я как раз все напутала.