Доктор Маринус и раб Игнатиус поливают водой грядку с дынями.

— Еще один день в печке, доктор, — говорит Оувеханд через забор.

Маринус, конечно же, его слышит, но не утруждает себя поворотом головы в их сторону.

— Он вежлив лишь со своими учениками, — жалуется Оувеханд Якобу, — и с его красавцем индийцем, а также являл собой саму доброту, как рассказывал ван Клиф, когда умирал Хеммей, а уж если его ученые друзья принесут ему какую‑нибудь траву или мертвую морскую звезду, тут он рассыпается в любезностях! И чего он ведет себя с нами, как Старый Хрыч?! В Батавии даже французский консул — заметьте, французский консул — называл его un buffalo insufferable[13], — Оувеханд откашливается.

Группа грузчиков — японцев собирается на Перекрестке, готовясь переносить с сампанов на сушу чугунные чушки. Заметив Якоба, они вновь начинают подталкивать друг друга и ухмыляться. Клерки сворачивают в переулок Костей, чтобы избежать пристальных взглядов.

— Только не говорите мне, что вам не нравится повышенное внимание, — поворачивается к нему Оувеханд, — господин Рыжеволосый.

— Но мне точно не нравится, — возражает Якоб. — Мне совсем не нравится.

Два клерка поворачивают на аллею Морской стены и подходят к Кухне.

Ари Грот ощипывает птицу, сидя под навесом из сковород и кастрюль. Масло шипит, горка блинов растет, а прибывшие издалека разрезанный пополам круг эдамского сыра и кислые яблоки лежат на двух трапезных столах. Пиет Баерт, Иво Ост и Герритсзон едят за столом работников; Петер Фишер, старший клерк, и Кон Туоми, плотник — за столом чиновников. Сегодня понедельник, и Ворстенбос, ван Клиф и доктор Маринус завтракают в комнате для совещаний.

— А мы тут гадаем, — говорит Грот, — куды вы, ребята, пропали, а?

— Начнем с горшочка соловьиных языков, маэстро, — отвечает Оувеханд, тыкая пальцем в слипшийся хлеб и прогорклое сливочное масло, — потом продолжим пирогом из рябчиков и голубики с артишоками в сметане и закончим айвой и бело-розовым бисквитом со взбитыми сливками.

— Вечнозеленые шутки господина О., — говорит Грот, — веселят нас каждый день.

— А это, — всматривается Оувеханд, — не фазанья ли задница у вас в руках?

— Зависть, — осуждающе цыкает повар, — один из семи смертных грехов, так ведь, господин де 3.?

— Так говорят, — Якоб стирает кровавый след с яблока. — Да.

— Мы только что сварили вам кофе, — Баерт протягивает чашку, — душистый и свежий.

Якоб смотрит на Оувеханда, который мимикой отвечает ему: «Что я говорил».

— Спасибо, господин Баерт, но сегодня воздержусь.

— Так мы же старались, — протестует антверпенец. — Для вас.

Ост зевает в полный рот. Якоб старается придерживаться рамок вежливости:

— Плохая ночь?

— Думаете, контрабандил и грабил Компанию до самой зари, так по-вашему?

— Не могу знать, господин Ост. — Якоб разламывает хлеб. — Так и было?

— Я‑то думал, что вы заготовили все ответы еще до высадки.

— Вежливый человек, — предупреждает Туоми на своем ирландско — голландском, — не…

— Это он расселся тут судьей, Кон, и ты тоже так думаешь.

Из работников только Ост, совершенно не задумываясь о последствиях и даже не заправившись грогом, смеет столь открыто выказывать свою неприязнь к новоприбывшему клерку, но Якоб прекрасно понимает, что и ван Клиф видит в нем шпиона Ворстенбоса. На Кухне все ожидают его ответа.

— Чтобы нанять матросов на корабли, обслуживать гарнизоны и платить десяткам тысяч людей жалованье, господин Ост, в том числе и вам, Компания должна получать прибыль. В торговых факториях должен вестись бухгалтерский учет. На Дэдзиме за последние пять лет такой учет если и велся, то курам на смех. Господин Ворстенбос обязан был приказать мне навести порядок в бухгалтерии. Собрать все в единое целое. А я обязан ему подчиняться. И за это меня надо считать Искариотом?

Желающих ответить не находится. Петер Фишер ест, громко чавкая.

Оувеханд подхватывает ломтем хлеба немного тушеной капусты.

— Сдается мне, — говорит Грот, вытаскивая птичьи потроха, — все зависит от того, как посмотрит Директор на все эти… несуразности, м-да, найденные, когда это… в одно целое. Или погрешил-но-больше-ни-ни или же, знач, крепкий, может, и по делу, пинок под зад, или тюрьма в Батавии…

— Если… — Якоб останавливается, не сказав: «Если вы не сделали ничего противоправного, вам нечего бояться». И так понятно, что каждый из них, так или иначе, нарушает правила Компании частной торговлей. — Я не… — Якоб останавливается, не сказав: «Я не личный исповедник директора». — А вы не пробовали спросить господина Ворстенбоса напрямую?

— Правильно ли это, — отвечает Грот, — задавать вопросы начальству?

— Тогда вы должны подождать и увидите, что решит директор.

«Плохой ответ, — понимает Якоб, — означающий, что я знаю больше, чем говорю».

— Гав-гав, — бормочет Ост. — Гав.

Смех Баерта может сойти за икоту.

Кожура яблока спускается с лезвия ножа Фишера одной длинной спиралью.

— Следует ли нам ожидать вашего визита в нашу контору сегодня? Или вы продолжите заниматься собиранием «одного целого» на складе «Колючка» с вашим другом Огавой?

— Я буду делать то, — Якоб слышит, как поднимается его голос, — что прикажет директор.

— Ой? Я наступил на больную мозоль?! Мы с Оувехандом просто хотим знать…

— Разве я, — консультируется Оувеханд с потолком, — произнес хоть одно слово?

— …знать, поможет ли нам сегодня наш так называемый третий клерк.

— Клерк — стажер, — уточняет Якоб, — не «так называемый» и не «третий», как и вы у нас — не «старший».

— О? Значит, вы и господин Ворстенбос обсуждали вопросы подчиненности?

— Так ли уж обязательна эта грызня в присутствии нижних чинов? — влезает с вопросом Грот.

Покоробленная входная дверь распахивается, и входит слуга директора Купидо.

— Тебе чего тут надо, грязный пес? — спрашивает Грот. — Тебя накормили раньше.

— У меня послание для клерка де Зута: директор просит вас прибыть в Парадный зал.

Смех Баерта возникает, продолжается и затихает в его вечно заложенном носе.

— Я приберегу ваш завтрак, — Грот отрубает ножки фазана. — Все будет в полной сохранности.

— Эй, бой! — шепчет Ост невидимому песику. — Сидеть, бой! Служить, бой!

— Глоток кофе, — Баерт протягивает кружку, — чтобы подкрепиться, значит.

— Не думаю, что мне понравится, — Якоб встает. — С вашими то примесями.