Никакого результата — абсолютно.

Дьяволы продолжали выбираться из драконьего тела и глазом не моргнув, не проявляя никаких признаков усталости или вялости.

«Ну конечно, — подумал Гил, — не станут же мне устраивать второе испытание точно такое же, как предыдущее, даже если я бьюсь всего лишь за Четвертый Класс…»

Мастера испытаний мудры и изощренны. Каждая следующая проба будет ни в чем не похожа на предшествующую. Да, свисток здесь не поможет… Гил выхватил акустический нож, направил на дьяволов, спускающихся по драконьей голове, сделал рубящее движение. Один из дьяволов пронзительно закричал — острое невидимое лезвие звукового клинка настигло его и рассекло, брюхо дьявола внезапно разверзлось, из него на драконий подбородок вывалились кровоточащие внутренности. Дьявол слегка вывернулся, словно не в силах поверить в происходящее, решил на минуту отвлечься от этой картины и собраться с мыслями. А потом рухнул на пол, свернув себе шею.

У Гила вызывали отвращение эти тысячи зрителей, сидящих рядами, — они жаждали крови и требовали ее во время церемоний, пусть даже крови ненастоящей. Они приветствовали его, они нечленораздельно орали и размахивали руками. Вампиры, вот кто они такие, вампиры, жаждущие запретного питья.

Еще один взрыв криков одобрения. Теперь громче. Горловой. Нутряной.

Гил взмахнул кончиком клинка в сторону второго животного и отсек ему левую руку. Конечность шлепнулась на пол, пальцы несколько секунд еще отчаянно сжимались в судорожных конвульсиях, пока не признали поражение. И тогда рука исчезла. Инженерам она больше не требовалась, а потому не было смысла поддерживать ее существование.

Гил двинулся к остальным восьми дьяволам, угрожающе размахивая клинком. Но конечно, прогнать их ему не удалось. Ведь на самом деле они не знали страха, не могли испытать боль, а были созданы специально, чтобы убить его. Гил обозленно взмахнул клинком, не коснувшись дьяволов по-настоящему, а лишь чиркнув звуковым пучком по двоим из них. Один, перерезанный почти пополам, сумел сделать единственный неровный шаг, дернулся, как эпилептик, и рухнул на пол, обливаясь красными струями, которые, несмотря на свой ненастоящий источник, все же обрызгали Гилу лицо. Он принялся стирать брызги, ничего не получалось, и только тогда сообразил, что инженеры хотят сохранить их нетронутыми. Сгусток красной жидкости попал ему в нос, он высморкнул ее на пол. А тем временем второй дьявол, с рассеченной головой, мягко соскользнул на камень арены.

Подступившая тошнота пощекотала глотку Гила своими кислыми пальцами. Мастера испытаний слишком уж старательно заботились о деталях, слишком щедры были на садистские подробности для зрителей. Они расплескивали кровь и боль, как детишки — воду и грязь. Гил подумал: уж не по той ли причине они хотят, чтобы звуковые ружья не пускали в ход до последней крайности, что ружья эти — оружие чистое и не оставляют после себя ни крови, ни изувеченных останков, если нацелены как следует? В чем же состоит подлинная цель испытаний: дать юношам возможность добыть себе статус и доказать мужскую зрелость или же пощекотать нервы музыкантам и их леди полными ведрами ужасов?

Шесть уцелевших дьяволов разделились и осторожно пытались окружить его. Они приближались с трех сторон — зубы в пене, глаза бешеные. Но не эти зубы его прикончат, как бы устрашающе они ни выглядели. Дьяволы просто стиснут его в смертельных объятиях, и тогда их аннулирующие волны погасят положительные колебания живого организма и сотрут человека с лица земли…

Он описал дугу кончиком ножа и за десять секунд аккуратно рассек всех шестерых пополам. На пол пролилось чудовищное количество крови, она растекалась во все стороны, словно растопыренная тысячепалая рука с неправильной формы кистью.

Гил обшаривал взглядом арену в поисках признаков следующего испытания. На какое-то время, отмеренное считанными секундами, ему показалось, что, возможно, все уже кончено и он победил. Но молчание толпы и пристальные взгляды судей сказали ему, что это не так. Что же тогда? Может быть, это война нервов: растянуть секунды в минуты, растянуть минуты в десятки минут, пока он готов уже будет разорваться от напряжения, а потом напустить на него очередной ужас? Но времени развивать эту мысль дальше не осталось. На него обрушилось следующее испытание.

Внезапно он увидел, что кровь, пролитая во время последней схватки, шевелится и вздрагивает — не просто как все звуковые конфигурации, которые вибрируют и мерцают, но целенаправленно. Кровь десяти дьяволов начала стягиваться вместе и, нарушая законы гравитации, взметнулась по искривленному полу алым прибоем, образуя глубокие лужи с растущими вверх краями. Эта кровь мгновенно коагулировала, свертывалась, собиралась в черные сгустки, которые сливались, сплетались, захватывая все больше и больше липкой жидкости. Гил почти физически ощущал это движение, как и трепет отвращения в рядах зрителей. И все-таки они любовались этим зрелищем с дикарской, почти похотливой жадностью. У них оно вызывало сладкую и жутковатую дрожь — о, такого они ни за что не пропустили бы!

И вдруг в лужи свертывающейся крови, пополняя и подпитывая их, хлынули галлоны красной жидкости, которая вырывалась из разрезов на оседающей туше дракона, — кровь сохраненная, припасенная, дожидавшаяся этой минуты. Она стекала по полу к пульсирующей массе, расплескивалась вокруг нее, волшебным образом притягивалась к ней и удерживалась. Желеобразная масса подрагивала, теперь она уже набрала дюжину футов высоты и девять толщины, и превратилась в колонну сгустившейся, почти затвердевшей крови со своей собственной диковинной жизнью. А потом в одно мгновение она осела до шести футов, разделилась на две колонны, каждая из них вновь вытянулась до прежней двенадцатифутовой высоты, но теперь толщиною лишь в четыре с половиной фута.

Толпа взревела, затопала, загремела сиденьями. Гил, даже не глядя, видел перед собой лица зрителей: красные, искаженные, потные, с мокрыми от слюны раскрытыми ртами и искривленными губами. Носы людей морщились и подрагивали, как у дикого зверя, почуявшего последнюю, решающую битву. Глаза широко раскрыты, зрачки расширены…

Но почему? Что есть такое в этих людях, чего он лишен? Какие мерзкие желания, непонятные ему, кипят и бурлят в них, порождая тягу к этому зрелищу?

Две колонны задрожали, словно собирались двинуться с места.

Шум толпы усилился…

Гил взмахнул звуковым ножом и рассек колонны надвое, обратным взмахом на более низком уровне превратил в восемь кусков. И лишь потом увидел жуткие последствия своего необдуманного поступка. Каждый кусок продолжал жить, булькал, клонился, вытягивался почти до шести футов, сжимаясь по ширине до двух. Они не умерли, они просто умножились числом, и теперь все восемь выбрасывали псевдоподии-ложноножки, заполняя и уменьшая промежуток между испытанием и испытуемым…

Гил в ярости отбросил акустический нож — пришла пора пустить в ход ружье. Упав на одно колено, юноша прицелился через стеклянный пузырек на гладком, блестящем сером стволе, навел ружье на середину желеобразной массы и выстрелил. Тварь — создание, вещь? — завибрировала, как будто вспыхнула миллионом сверкающих хлопьев пепла, и исчезла — ее звуковая структура была разрушена и рассеяна вырвавшимся из ружья невидимым лучом. Вот так хорошо. Вот так-то лучше. Ни крови, ни запекшейся корки, ни изувеченных тел. Просто и чисто…