Нет, родной шеф, конечно, слова худого не скажет, но расстроится. Вот городская прокуратура развопится, как будто я сама лишнего покойника в гроб подсунула или нарочно назначила эксгумацию, в надежде на приключения. Почему-то в городской прокуратуре районных следователей, за которыми надзирают, воспринимают как досадное обстоятельство, мешающее победным рапортам и получению премий. И зачем вообще мы сдались! Без нас было бы значительно лучше и спокойнее; вот только на кой они нужны без тех, за кем надзирают, на это они и сами не ответили бы.

Не успела я повернуть ключ в двери кабинета, как из канцелярии высунулась наша главная делопроизводительница Зоя с сообщением о том, что меня срочно просили позвонить в морг Юрию Юрьевичу.

— Зоя, а шеф на месте? — вяло спросила я.

Зуб ныл хоть и не сильно, но настойчиво, и нудная пульсирующая боль выталкивала из моего бедного мозга всякие побуждения к работе.

— Он же на коллегии сегодня, будет около двенадцати. Маша, позвони в морг, тебя очень просили, буквально умоляли. Я обещала, что обязательно передам.

— Позвоню, позвоню.

Войдя в кабинет, я сразу подошла к телефону. Снимать пальто и сапоги не было сил; набрав номер, я опустилась на стул. Долго ждать не пришлось, Юра снял трубку моментально.

— Маша, — сказал он, — у меня к тебе очень серьезное дело. Очень. Ты одна в кабинете?

— Одна.

— Закройся, пожалуйста, изнутри, чтобы нам никто не помешал. Пожалуйста.

— Юра, не морочь мне голову. У меня очень болит зуб, я с трудом воспринимаю окружающую обстановку. Говори, что тебе надо.

— Хочешь, я сейчас же пришлю машину, тебя отвезут к стоматологу? Очень хороший стоматолог…

— Короче, Склифосовский, — оборвала я рекламную паузу.

— Маша… — он помолчал. — Скажи, пожалуйста, ты руководству доложила о результатах эксгумации?

— Нет, еще не успела, шеф на коллегии в городской. А что?

— А протокол осмотра трупа зарегистрировала?

— Я только что вошла, еще даже не разделась.

— Маша… — он опять помолчал. — Ты же знаешь, что можешь обратиться ко мне с любой просьбой, я все сделаю…

— Юра, если можно, короче, сил нет.

— В общем, — было похоже, что он наконец собрался с духом, — ты могла бы кое-что сделать для меня? Ты могла бы не сообщать руководству про второй труп?

Я не поверила своим ушам.

— А можно узнать, с какой стати?

— Маша… Дело в том, что труп пропал.

— Юрий Юрьевич! У тебя все в порядке с головой?! Объясни мне, что значит «пропал»! — От возмущения я даже забыла про больной зуб.

— Ночью труп исчез, я пришел утром, послал санитара кисти отчленить, отдать физико-техникам на пальчики, а санитар мне доложил, что трупа нет. Мы все перевернули, весь морг перетрясли, — Юра в расстройстве даже не замечал, как он выражается.

— Когда же вы успели? Рабочий день только начался.

— Я же прихожу к половине восьмого, мы уже два часа ищем…

— Ладно, Юра, я сейчас приеду. Пока это все, что я могу для тебя сделать.

Мое дальнейшее поведение оправдывалось только моим болезненным состоянием. Безусловно, мои умственные способности оказались притупленными в результате болевого шока и длительного приема анальгетиков.

Поэтому я поднялась со стула, насыпала в рот и проглотила очередную порцию обезболивающего и поехала в морг. Одна. Вместо того чтобы взять с собой дюжину работников милиции в форме и с табельным оружием и парочку своих коллег по прокуратуре, которые однозначно не отказались бы мне помочь. Вместо того чтобы перекрыть милиционерами все ходы и выходы в этом муравейнике, обыскать все помещения, вплоть до кабинетов экспертов, а параллельно согнать в отдельную комнату дежурную смену, а тех, кто уже сменился с ночи, достать из дома, и всех допросить с пристрастием по поводу бардака, в котором мало того что трупы лишние находятся, так они еще и теряются. Подумаешь, покойничком больше — покойничком меньше, усушка-утруска, пересортица, с кем не бывает…

Хотя, как говорит Горчаков: «Мой дед до революции ходил в бардак, так вот там был порядок».

Юра сидел в своем кабинете бледный до зелени. Там же находились два особо доверенных эксперта — толстый, но милый Панов и Марина Коротаева, и, конечно, Вася Кульбин: неформальный лидер.

Панов, посмотрев на мое лицо, тихо свистнул:

— Мария Сергеевна, как тебя угораздило! Тебя лечить надо срочно!

Я заглянула в зеркало, висящее в углу кабинета над умывальником, и сама охнула: воспаленные глаза, перекошенное красное лицо — видно, поднялась температура, а самое главное, рот у меня уже практически не закрывался, нижняя губа не налезала на распухшую десну. Картина называется «Самая красивая женщина прокуратуры»… Горчаков любит рассказывать анекдот про то, как Василиса Прекрасная и Баба-Яга поступили в университет, встретились и делятся впечатлениями. «Я, — говорит Василиса, — конечно, не самая красивая на филфаке, но зато я самая умная». А Баба-Яга ей: «Ну, я, конечно, не самая умная на юрфаке, но зато я там самая красивая!»

Панов подошел ко мне, помог снять куртку и спросил, была ли я у врача. Я помотала головой:

— Я боюсь. — И от боли, усугубленной жалостью к себе, слезы полились у меня из глаз.

Тут уже надо мной закудахтали все. Панов налил чего-то в мензурку и поднес мне ко рту, а после того как я глотнула, объяснил:

— Это очень сильный транквилизатор, на час его действия должно хватить. Мы тебя сейчас отправим к стоматологу, он все сделает.

Рыдания мои сделались еще горше.

— Я боюсь! — объясняла я и, опасаясь, что меня отвезут к стоматологу силком, ухватилась руками за стол.

Но судебные медики тем и хороши, что способны быстро принимать решения. Они обменялись взглядами, после чего Юра достал из сейфа бутыль со спиртом, Марина налила граммов двадцать на дно мензурки и заставила меня выпить это залпом, после чего завморгом, успевший вымыть руки, скомандовал Панову: «Держи ее!», и Панов, схватив меня сзади за плечи, резко усадил на стул и, словно тисками, зажал мне своими лапищами голову так, что я не могла пошевельнуться.

— Открой рот! — приказал Юра, а Панов, стоя сзади меня, большими пальцами помог мне это сделать.

Вася Кульбин светил мне в рот настольной лампой. Юра, отвернув нижнюю губу, осмотрел опухоль и кивнул коллегам.

— Ты смотри, какой абсцесс, на три зуба, — прокомментировал Боря Панов, наклонившись и тоже заглянув мне в рот.

Кульбин подал заведующему какой-то инструмент, и Юра, еще раз напомнив Панову о необходимости крепко держать меня, сильно полоснул им по нарывающей десне. Я взвыла, а Юра, не обращая на это внимания, стал выдавливать, из разреза гной. Я на мгновение потеряла сознание, но тут же пришла в себя, нюхнув ватку с нашатырем, которую, как оказалось, держала наготове Марина.