— Начнем с того, что я не очень настоящий барин. Попал я сюда случайно. Как, объяснять не буду, ты все равно не поймешь. Зачем, сказать могу. Мне нужно найти одного человека, твоего тезку, тоже Ивана. Здесь я живу как лекарь, лечу портновскую дочку, ну, и еще пару человек…

— Так ты, барин, не офицер?

— Нет, не офицер.

— И не помещик?

— Нет.

— Может, ты и не из благородных?

— Во всяком случае, не из тех, кого ты называешь благородными, — для чего-то уточнил я, не пожелав считаться в его глазах, «неблагородным».

— А почто бороду бреешь?

— Мода у нас такая, — чтобы прекратить допрос, ответил я, предположив, что слово «мода» солдату неизвестно.

— А как же ты, коли не офицер, а лекарь, шашкой пересек древко у бердыша? — поймал меня на противоречии Иван.

— А что, только офицеры и помещики владеют саблей?

— Ясное дело, что не купцы и не лекаря, — пренебрежительно к такой неблагородной категории граждан отозвался беглый солдат.

— Значит, я такой лекарь, который умеет махать саблей.

— А может, ты и хвехтовать умеешь?

— Умею, и думаю, что получше твоего, — самоуверенно сказал я. Моя тренер Татьяна Евгеньевна уверяла, что толковый третьеразрядник вполне смог бы заколоть непобедимого д'Артаньяна, настолько вперед ушла технология фехтования по сравнению со старыми временами.

— А давай попробуем! — азартно предложил Иван, возможно для того, чтобы отсрочить нежелательный для себя разговор.

— Можно вообще-то, только на чем нам драться?

— Давай на палках!

Он тут же прошел в угол сарая и принес несколько черенков для садового инструмента.

«Почему, собственно, и не попробовать, — подумал я, глядя в горящие глаза соперника. — Заодно проверю, была ли права Татьяна Евгеньевна.»

Мы выбрали себе по черенку, и Иван обрубил их своей секирой до одинаковой длины.

— Ох, и отколочу же я тебя, барин! — пообещал он, весело скаля зубы.

Я промолчал и встал в стойку.

Солдат начал атаку.

Он сделал довольно приличный для начинающего выпад, который я спокойно парировал. Иван недовольно крякнул и снова начал атаку.

Я перешел в глухую защиту, предугадывая его простые выпады. Соперник, не понимая, почему его удары не достигают цели, начал заводиться.

Минут через десять непрерывных атак, когда он порядком выдохнулся, я спросил с невинным видом:

— Может, хватит? А то гляди, мозоли на руках будут.

— Я тебе, покажу мозоли! — прорычал Иван, от азарта теряя над собой контроль. — Я тебя счас достану!

— Это мы еще посмотрим, — пообещал я и нанес ему сильный колющий укол в солнечное сплетение.

Иван не успел сгруппироваться и скрючился, хватая ртом воздух. Я спокойно выбил палку из его руки и демонстративно зевал, наблюдая, как он приходит в себя.

— Ну, барин, ты молодцом, — похвалил он, когда сумел восстановить дыхание. Азарт у него прошел, и он говорил спокойно и рассудительно. — Теперича верю, что ты чужак. Со мной во всем полку никто совладать не мог. Оченно ты меня душевно уважил.

— Теперь будешь о себе говорить?

— Твоя, правда, беглый я, — смущенно улыбнувшись, сознался дезертир.

— Это и ежу понятно.

— Кому понятно?

— Ежу.

— А…

— Бежишь-то ты куда и откуда?

— А я всю жизнь в бегах. Сначала бежал от родителей, потом от службы, от помещиков бегал, от крымских татар, от шаха персидского даже убежал. Последний раз из полка убег. Теперь вот место ищу, отсидеться чуток. Дельце одно у меня есть, сердечное.

— Что же ты из полка побежал, если был первым фехтовальщиком?

— А от того и убежал, что взъелся на меня полковой командир, за это самое фехтование. Прописал мне пятьсот шпицрутенов, а от такого никто еще не выживал.

— Побил командира, что ли? — догадался я.

— Было дело. Он, полковой, мальчонка-то задиристый. Никак не хотел смириться, что я первей его…

— Как это, полковой командир — и мальчонка?

— Его в полк-то записали еще до рождения. Вот он и получил первый чин за десять лет до того как родиться, а как ему шешнадцать лет миновало, он уж в полковники вышел. Когда же воцарился Павел Петрович и вышел приказ всем, кто в отпусках числился, в полки явиться, иначе, мол, дворянства лишат, недоросли в чинах стали стариками командовать. Вот и я попал на такого.

— Когда же ты бежал?

— Давно уже, как с Дунайского похода вернулись. Из города Чернигова.

— Так ты от самого Чернигова досюда дошел?

— Не только досюда, я до самого Архангельска дошел, да тех, кого искал, не нашел. Невеста у меня там жила, Марфушкой кличут… В Приморье-то жить можно, там промыслы, и крепостных почти нет, да незадача случилась, ушли они оттудова с родителями своими. Вот я и ударился ее искать. Коли не доведется встретить, так побегу на полдень, в терские казаки.

— Как же тебе удалось столько бегать и не попадаться?

— Попадался, да поди, удержи ветер. Бог помогал, уходил. Ни нос не порвали, ни язык не вырезали.

Я представил, каково бродить по бескрайней России без денег, еды и пристанища.

— Сколько же ты уже в бегах?

— Как из Дунайского похода на зимнюю фатеру воротились, почитай почти три года.

— А почему у тебя волосы короткие?

— Это меня, — усмехаясь, ответил Иван, — в Костроме вроде как изловили, башку обрили и в колодки забили, да я все одно ушел.

— И зимой тоже бегаешь?

— Зимой еще сподручней. К обозу прибьешься и идешь не таясь. Руки дармовые всегда нужны.

— А в замок как ты попал?

Иван чуть замедлил с ответом и вильнул взглядом.

— Случай просто вышел. Притомился и решил отдохнуть. Залег в чащобе, а на меня напала темная рать большим числом. Дальше тебе самому ведомо.

Ведомо или неведомо, но ответ был слишком обтекаемый. Не похоже, чтобы «темная рать» нападала на кого ни попадя.

У меня осталось ощущение, что мы с монахом были только закуской, а Иван должен был стать «гвоздем программы». Никаких особенных доводов для этого у меня не было, подсказывала интуиция.

— А что они за люди? — спросил я, меняя тему разговора.

— Темные, или нечистые, — ответил он, отводя глаза. — Мне неведомо…

В это я тоже не поверил.

— Так говоришь, ты был в Дунайском походе? — поинтересовался я больше для поддержания разговора.