и не дошел. Колонна вошла в Солнечногорск и из него так и не вышла. Назад не вернулось ни одного человека. О том, что там произошло, не сохранилось никаких документов, так как сам Завидовский ЦСГР не сохранился до наших дней. Ужасная трагедия произошла буквально через год, и ее обстоятельства также остались загадкой. Завидовский ЦСГР внезапно перестал выходить на связь. Торговый дирижабль завидовцев, находившийся в это время в Рыбинском Центре, срочно ушел домой и на следующий день вернулся обратно. Находившиеся в состоянии шока члены экипажа рассказывали жуткие вещи: весь Центр был объят ревущим пламенем, купол рухнул, наземные постройки выгорели дотла, огненные столбы вырывались уже из-под земли. Все изрыто огромными воронками, повсюду тела убитых, и ни одной живой души. Почти миллион человек был уничтожен за одну ночь. Как именно это случилось, так никто и не узнал. С тех пор слухи и жуткие байки прочно укрепили мнение, что это дело рук подсолнухов, и будто бы они не просто особо злобные лиги, а потомки бойцов расстрелянного правительственными минометами солнечногорского отряда спецназа ГРУ. Некоторые даже поговаривали, что это были сами расстрелянные спецназовцы, восставшие из мертвых, чтобы отомстить за предательство. Слухи ходили самые разные, от вполне правдоподобных до совершенно абсурдных. Как бы то ни было, но Москва и ее окрестности стали опасным местом. В поисках рабов и другой добычи близлежащие центры старались посылать рейды в менее опасные направления.

И вот сейчас их рейд совершил столь рискованное отклонение от маршрута.

– Что планирует предпринять полковник Потапов? – поинтересовался Синицын, стараясь выглядеть как можно более спокойным.

– Занимаем круговую оборону, – поморщился Ермаков. – Готовим лагерь к ночевке, выставляем наблюдателей у тепловизора. Затем ужинаем и спим, строго соблюдая светомаскировку. Что тут еще предпримешь, снаружи темень, хоть глаз выколи. Двигаться опасно, издалека привлекать к себе внимание освещением – еще хуже. Так что ждем рассвета и выдвигаемся с нужной поправкой на юго-запад.

Бойцы покинули кунг, и профессор остался один на один с тусклой лампочкой сигнала биологической опасности.

Ночь прошла беспокойно. Спать на узких жестких нарах было крайне неудобно, и профессор с непривычки постоянно бился гермошлемом о стену кунга. От глухого удара он просыпался, в первую секунду не понимая, что случилось, затем вновь забывался зыбким сном. За ночь дважды объявляли тревогу – наблюдатели замечали вдали одинокие движущиеся огни. Однако огни не приближались и довольно быстро пропадали. Других происшествий, к счастью, не случилось, но и без этого профессору два раза приснился один и тот же кошмар, в котором он пытался спастись бегством от жутких подсолнухов. Во сне он был моложе лет на сорок, и почему-то в своем лабораторном халате, без всяких средств защиты. Он бежал по объятым пламенем коридорам Центра, а за ним с хриплым ревом неслись с копьями и дубинами какие-то совершенно невообразимые существа, с головы до ног утыканные клыками и когтями.

Перед самым рассветом пошел густой снег, и видимость заметно ухудшилась. В результате продолжить движение стало возможным лишь к восьми утра. Это только добавило напряжения к всеобщему тревожному состоянию, люди стремились как можно скорее сойти с опасного направления. Вскоре стало понятно, что снег зарядил надолго и ждать улучшения видимости не приходится. Колонна тронулась на малой скорости, и Синицын подумал, что опасения Ермакова, возможно, далеко не так надуманны, как ему показалось изначально.

Военные непрерывно наблюдали за местностью, сменяя друг друга у триплексов, и, чтобы скоротать время с пользой, профессор принялся за сравнение географических карт. Теперь, когда их положение на местности было сверено со спутником, предстоящий маршрут выглядел гораздо понятней, но лишний раз уточнить детали не помешает. Тем более сейчас, когда дело пошло вразрез с предварительными расчетами. Карта двухсотлетней давности практически не имела ничего общего с недавней аэрофотосъемкой, но в сложившейся ситуации могут пригодиться любые ориентиры. Судя по старой карте, колонна должна будет пересечь две железные дороги. На новой карте ничего подобного видно не было. Видимо, насыпи были невысокими, и за двести лет их занесло землей под действием ветров. Весьма прискорбно, поморщился ученый, железнодорожное полотно могло быть отличным путеводителем. После двухчасового сличения обеих карт Синицын все же нашел решение. Если следы первой железной дороги обнаружить было, судя по всему, нереально, то вторую можно попытаться отыскать. Когда-то это была широкая двухколейная дорога, вдоль которой стояли бетонные столбы, несущие на себе провода линии питания электропоездов, а по мере приближения к Москве по обе стороны путей все чаще располагались полустанки, перроны и небольшие населенные пункты. Некоторые следы этих строений можно было различить на аэрофотосъемке. Другой вопрос, будут ли они видны сейчас, под снегом.

Профессор попросил Ермакова организовать связь с полковником Потаповым и высказал свое предложение. Он считал самым правильным найти старую железную дорогу и дальнейшее движение продолжать по ней. Полковник пробурчал что-то про теоретиков, никогда не ломавших глаза в попытках отыскать что-то в условиях почти нулевой видимости, но корректировку курса колонны все же произвел. Ермаков воспринял идею Синицына также без энтузиазма, разделив сомнения своего командира в успешности поисков в такую метель.

Однако на этот раз, волею Шаро Предрекшей, все обошлось. Спустя час головной танк буквально уперся в остов старой пассажирской платформы. Посредством эхолокатора и металлодетектора удалось довольно быстро найти железнодорожное полотно, и колонна по путям двинулась в сторону Москвы. Сквозь стену снегопада можно было различить развалины каких-то строений, тянущихся вдоль бывшей дороги. Когда-то здесь был населенный пункт, возможно, даже небольшой город, но сейчас профессор затруднялся определить, где именно они находятся. Если судить по старой карте, колонна должна проходить то ли Пушкино, то ли Мытищи…

Снегопад все усиливался, вскоре видимость упала практически до нуля, а вместе с ней и скорость. Несколько раз путь перекрывали остовы железнодорожных вагонов со следами давнишних пожаров, их приходилось сдвигать в сторону, дважды колонна выходила к хлипким мостам через небольшие скованные льдом речушки. Оба раза полковник принимал решение переправляться по льду, не доверяя обветшалым бетонным конструкциям, простоявшим без ремонта больше двухсот лет. Его правота была очевидна, ведь в такие морозы неглубокие реки промерзали практически до самого дна. Примерно через час дорогу колонне преградили крупные обломки не то рухнувшего автомобильного моста, не то эстакады – разобраться точнее не представлялось возможным, слишком плотным был снегопад. Минут десять колонна стояла на месте, пока разведчики искали объездной путь, и профессор получил возможность воспользоваться триплексом. Взгляд его уперся в практически сплошную стену падающего снега, и он впервые засомневался в состоятельности своей теории.