Слышится шум мотора. Он возвращается уже на машине, паркует ее аккуратненько у поленницы, снимает ногу с педали газа и идет за мной. Мгновение — и я оказываюсь на полу возле заднего сиденья; из предосторожности он накрывает меня куском грязного брезента. Через три секунды я слышу, что он снова уходит. Наверное, решил прихватить с собой что-то еще, но куда он направился, я не имею понятия. Ясно одно: сейчас или никогда. Извиваясь, как сумасшедшая, я сбрасываю со своих запястий лифчик, а потом на четвертой скорости развязываю ноги. Бесшумно открываю дверцу и осматриваюсь: вокруг никого. Я мчусь со всех ног, как фурия. До выхода со двора всего двадцать метров, а там я выскочу на дорогу, и все — спасена! Прохожие увидят меня, голую и перепуганную, я стану кричать изо всех сил, и даже если он побежит за мной следом, все поймут, что что-то не так, он не сможет забрать меня, увести, я буду свободна, свободна, свободна!

И вот я бегу, но двор вымощен большими камнями кремового цвета, такими, которыми мы рисуем классики на асфальте и разрисовываем стены. У этих камней острые грани, они замедляют мой бег, режут мне подошвы ног, я поскальзываюсь и, как у марионетки на веревочках, у меня подламываются ноги… Слишком поздно.

Мануэль подхватывает меня, выкручивает мне руки и тянет назад, да так грубо, что я вскрикиваю от боли. Через распахнутые ворота я вижу, как по улице проезжает машина, а в ней — мой потенциальный спаситель, вот только он меня не замечает. В голове у меня все мутится от отчаяния. Швырнув меня обратно в машину, Мануэль так сильно бьет меня по голове, что в моем ухе что-то взрывается. Несколько долгих минут у меня перед глазами мерцают звездочки, я ничего больше не слышу, в голове — пожар. Что-то течет по шее, я прикасаюсь к жидкости пальцами, и они оказываются красными. Волосы мои слиплись от крови.

Но есть кое-что похуже боли: навязчивая, ужасная, не дающая ни секунды покоя мысль о том, что еще немного — и у меня бы все получилось!

Мое освобождение было так близко, рукой подать — большая улица, на которой полно машин, соседей, просто прохожих. Меньше чем в четырех метрах от меня как раз открывались ворота, мне нужно было поднапрячься, сделать еще одно усилие, я ведь почти добежала…

Почти.

Лежа на полу в машине, я представляла, как это могло бы быть: та машина останавливается, из нее выходит высокий мускулистый мужчина и заслоняет меня собой от моего обидчика. Или прохожий видит, как я бегу через проезжую часть совсем голая, в мгновение ока понимает, что случилось, и надирает задницу этому гаду, который пытался меня похитить. Или из-за угла выезжает маленький «Рено Твинго», и семья, которая в нем едет, видит, как я выбегаю за ворота, забирает меня с собой и доставляет живой и невредимой к родителям. А там — нежные материнские поцелуи. Вновь обретенный покой в надежных отцовских объятиях. Так хорошо…

— Я бы на твоем месте больше не глупил, а то хуже будет, — бурчит Мануэль, откашлявшись.

Его грубый голос разбивает хрупкие мечты, в которых я пыталась укрыться от реальности. Надежда — безнадежность… Невыносимое йо-йо, которое мне пришлось пережить, высосало из меня последние силы. И я снова впадаю в уныние, на этот раз еще более глубокое. У меня не получилось убежать, и из-за собственной глупости у меня теперь слышит только одно ухо, а второе гудит, словно там бьется какой-то сумасшедший шершень. У меня идет кровь, мне очень больно и кажется, что я навсегда оглохла. Но и это еще не самое худшее: я разозлила моего палача, и теперь боюсь, что он мне отомстит. Между двумя приступами ужаса я проклинаю саму себя. Это же надо быть такой ни на что не способной идиоткой! Нужно было получше все продумать, не колебаться так долго, как следует подготовиться к побегу. Нужно было спрятаться в доме или за кучей поленьев, а не пытаться сразу выскочить на улицу, ведь именно этого он от меня и ожидал! Какая же я бестолочь…

Мануэль снова отправляется в дом, даже не дав себе труда связать меня, но его жестокость сделала свое дело: парализованная страхом, я больше не пытаюсь убежать. Он возвращается с большим рулоном скотча и использует его до последнего сантиметра, крепко-накрепко связав мне ноги и руки. Последний кусок — на мой рот, сверху на меня снова падает брезентовая тряпка — и дело сделано: я не смогу теперь ни пикнуть, ни пошевелиться.

Мануэль спокойно заводит мотор.

Он ведет машину, а я плачу. И считаю. Я считаю остановки и повороты, влево и вправо, я отчаянно пытаюсь понять, куда мы едем, чтобы рассказать об этом полиции, если каким-то чудом мне удастся с ней связаться. Вслепую я пытаюсь запомнить этот маршрут-лабиринт, но через несколько километров перестаю ориентироваться. Мы едем очень долго, может, час, а может, и вечность, в любом случае достаточно долго, чтобы мне хватило времени представить худшее.

Я скоро умру, теперь мне это совершенно ясно. Я видела его безжалостный, леденящий кровь взгляд, когда он сжимал мне шею, видела, как легко, без малейших угрызений совести, и глазом не моргнув, он меня ударил. У этого типа нет сердца. Меня ждет глупая, бессмысленная смерть, и все потому, что мне хотелось иметь компьютер, как у моих приятелей. Я умру из-за собственной зависти и неосмотрительности… Я ужасно на себя разозлилась. Я умру, и сама в этом виновата. Я мусолила эту ужасную мысль и не могла остановиться.

Я никогда не сдам экзамен на степень бакалавра.

Я никогда не стану археологом.

Я никогда не увижу египетские пирамиды.

Я не поеду с классом на экскурсию в Бавьер.

Я не увижу, какой станет моя сестричка, когда вырастет.

Я больше никогда не буду рисовать на полях тетради цветочки и завитушки.

Я никогда не влюблюсь в парня и не выйду замуж.

Я никогда не стану старушкой.

И перед тем, как Да Крус убьет меня, мне придется страдать, я это знаю. Издевательства, насилие, лишение свободы… Самые худшие сценарии развития событий пролетают у меня перед глазами. Дела ДютрУ и ему подобных, дети, которых годами держат под замком, насилуют десятки мужчин, продают в подпольные публичные дома связанных, избитых… Наводящие ужас картинки вертятся в моем мозгу. И мне тоже придется пережить все это, и я закончу свою жизнь, как тот мальчик из дома с привидениями. Я представляю себя запертой в погребе с кляпом во рту, меня принуждают сниматься в порнофильмах или делают фото XXX, которые потом будут вывешены в Интернете. Сколько времени это будет продолжаться? И когда он решит меня убить?

Вот какие страхи охватывают меня в мои тринадцать, когда грузовичок наконец останавливается.

Брезент приподнимается, мы — в незнакомом месте, на грунтовой проселочной дороге, а рядом — лес, в котором я раньше не бывала.

— Не дергайся! — приказывает он и ножом разрезает связывающий меня скотч, в том числе и тот кусок, что закрывает рот.

Потом Да Крус направляется к багажнику своей колымаги и возвращается с курточкой от спортивного костюма семидесятых годов — пестрой, с флуоресцентными вставками, желто-малиновой, которая едва прикрывает мне попу. Я совсем замерзла, мои ноги посинели от холода; Мануэль приказывает мне повязать вокруг талии все тот же кусок брезента. В таком виде он наконец разрешает мне выбраться из машины, а потом закрывает дверцу на ключ. Вдалеке, там, где начинается проселочная дорога, я вижу проезжающий автомобиль. И в моем мозгу моментально начинает совершаться напряженная работа: бежать, кричать? Мануэль не отстает от меня ни на шаг. Если он догонит меня, если помешает спастись, его гнев будет стоить мне очень дорого. И я лишаю себя надежды на спасение.