Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А теперь вы, теперь вы! — запрыгали девочки, когда программа иссякла, и Виктория, невольно поддавшись обшей атмосфере, вскочила, и глаза ее сверкнули:
— Хорошо! Я тоже спою!
— Ура! — раздалось сверху.
Вика метнулась к инструменту.
— Стойте! — завопили девочки. Она остановилась как вкопанная.
— Что? — Она решила, что могла на бегу задеть что-нибудь ценное — так они кричали. Поэтому, притормозив, Вика повернула голову, не поворачивая туловища.
— Наряжаться! Сначала наряжаться! — пояснили они.
Виктория вступила в игру. Чуть поведя бровью, она величественно опустилась в кресло и предоставила этим двум фуриям делать с собой все, что им заблагорассудится. Они добросовестно трудились над ней не меньше получаса: нахлобучили парик, окутали покрывалом с кровати, закрепили его брошкой на плече. На шею повязали бант, на обе руки надели по браслету и в завершение водрузили на пес широкополую соломенную шляпу.
— Теперь готово! — Приговор Ренаты прозвучал как команда к старту.
Виктория, шествуя к фортепиано, мельком глянула на себя в зеркало и осталась довольна. Образ, созданный девочками, напоминал одновременно госпожу Беладонну из мультфильма про поросенка Фунтика и Страшилу из Страны Оз. Виктория воцарилась за фортепиано и соответственно новому имиджу томно вскинула руки над клавишами. Романс Глинки, исполненный полу-Беладонной, полу-Страшилой, пошел на ура.
— Еще, еще! — вопили девочки, устраиваясь в кресле, как в гнездышке.
Виктория спела «Не искушай», «Я встретил вас», «Эта темно-вишневая шаль» — публика ее не отпускала.
— Виктория Викторовна, миленькая, еще! — клянчила Рената.
Младшая же, боясь, что Виктории наскучило их развлекать, так разволновалась, что принялась яростно теребить подол собственной юбки.
Виктория величественно кивнула, как сделала бы уважающая себя Беладонна, и запела «Очи черные».
Девчонки кинулись танцевать. Вместо цыганских шалей в ход пошли полотенца. Сестры так чувствовали музыку, что Вика не могла не залюбоваться ими и, как дров в огонь, поддавала жару на форте.
— Что происходит? — Ледяной голос обрушился на нее сверху, как ушат холодной воды. Виктории вдруг показалось, что все это уже когда-то было: и застывшая мизансцена двух «цыганок», и ледяной голос над ухом, и свое собственное идиотское отражение в фортепиано. Она видела это когда-то во сне. Более глупого положения придумать нельзя.
Вика стала подниматься из-за инструмента и уронила стул. Невольно вытянулась в струнку. Пока она сидела, хозяин мог созерцать только ее затылок. Увидев ее анфас, он непроизвольно расширил глаза и стал покрываться багровыми пятнами. Виктории на миг стало жаль его. С подобной дурой, вероятно, он еще не сталкивался. Вика терпеливо ждала, когда Макс справится с шоком.
— Я спросил — что здесь происходит? — повторил он, едва сдерживая ярость.
— Мы.., знакомимся, — пояснила Виктория, стараясь говорить буднично и ровно, чтобы тон не получился оправдывающимся. Ей не хотелось уронить себя в глазах детей Марины. Почему-то мнение мужа подруги ее в тот момент волновало меньше.
— Да, папочка… С Викторией Викторовной так интересно!
Это Карина набралась смелости. Рената поддакнула. Отец скользнул по девочкам колючим взглядом и опять уставился на Викторию.
— Вы.., вы хотя бы удосужились посмотреть на часы?! Все они одновременно повернули головы направо, где на стене висели большие круглые часы. Стрелки показывали пятнадцать минут двенадцатого. Виктория невольно охнула, а Рената испуганно прикрыла рот ладошкой. Карина, судя по всему, еще не научилась определять время по часам и непонимающе смотрела на отца.
Она слышала только его тон и догадывалась, что тот недоволен, но чем — не могла взять в толк. Ведь им было так весело!
— Сейчас же уложите детей спать! — прошипел он, пронзая Викторию взглядом как рапирой. Она заметила, что его ореховые глаза потемнели от гнева, став почти кофейными. Страх сковал ее по рукам и ногам. Она оставалась стоять перед ним как истукан в своем дурацком наряде — соломенная шляпа сбилась набок, желтый бант торчит на груди подобно гигантской бабочке, а покрывало с кровати, обмотанное вокруг нее на манер хитона, сползло до половины к лежало на полу у ее ног.
Виктории захотелось провалиться к соседям на нижний этаж.
Паузу нарушила Карина. Она подхватила длинный подол своей «цыганской» юбки, обнажив крошечные ножки в показавшихся сразу огромными туфлях, и захныкала:
— Папочка, но мы же еще не ужинали…
Брови Макса медленно поползли вверх. Теперь он просто уничтожал Викторию взглядом. Ее уже не было. Она сгорела без следа. Словно в подтверждение этой иллюзии, возникшей у Виктории, покрывало окончательно сползло на пол, будто ему нечего больше было обвивать. Рената, поняв оплошность сестры, быстро пнула ту ногой. Поскольку нога была обута в материны лодочки, получилось больно. Карина громко заревела, размазывая по щекам помаду, и не замедлила толкнуть Ренату локтем. Та неловко взмахнула руками, покачнулась на каблуках и повалилась в кресло. Оттуда теперь красноречиво торчали ее голые ноги в лодочках. Макс весь как-то дернулся, Виктории на миг почудилось, что он собрался чем-нибудь запустить в новую гувернантку. Она даже голову невольно пригнула. Но мужчина резко развернулся и покинул их концертный зал, громко хлопнув дверью.
Нужно ли говорить, что Виктории долго не удавалось уснуть после инцидента? Накормив детей йогуртами и яичницей, уложив их спать, Виктория сидела в комнате, не раздеваясь и не выключая свет. Ждала, когда хозяин вызовет ее на ковер и объявит, что она уволена.
Время шло, будильник безжалостно громко тикал, выталкивая на волю пустые истраченные секунды, и втягивал в себя нитку золотой паутины — тонкое драгоценное время… Виктория слышала, как Маринин муж ходит по квартире, сидит на кухне, смотрит телевизор в гостиной. К ней в комнату он так и не постучал. Вероятно, решил объявить о своем намерении утром, на холодную голову. Что ж, и на этом спасибо. Он, наверное, думает, что она так жаждет этой работы, что будет в трансе, узнав, что уволена. На самом деле чего Вика сейчас по-настоящему желала, так это чтобы все случившееся оказалось сном. Чтобы Марина была здорова. Чтобы возобновилась их дружба. Тогда Вика могла бы приезжать и устраивать с детьми настоящие представления. Так чудовищно умирать в тридцать лет, зная о том, что это неизбежно приближается…
Сама Вика серьезно болела лишь один раз, в детстве. Это была желтуха, и Вике пришлось пролежать с ней в заразке больше месяца. Летнего месяца — это показалось ей еще длиннее, чем если бы дело происходило зимой. Когда она вышла из больницы, лето уже перевалило за середину, дети во дворе загорели, и Виктория на их фоне смотрелась бледной поганкой. За каникулы все успели передружиться, образовались компании для игр, в которых Виктория оказалась лишней.