– Тогда о чем? – смутилась Ольга.

– О сыне твоем, – произнес Свенхильд со значением.

Обе его руки легли на стол так, что одна накрывала другую. Он сидел напротив, молчал и наблюдал за ней с любопытством.

– Что тебе до Святослава? – спросила Ольга, надеясь, что только она услыхала, как дрогнул ее голос.

– Он скоро вырастет, – заговорил Свенхильд, похлопывая по столу сложенными ладонями. – Малец и теперь не по годам умен, а через пять лет совсем взрослый станет. Давай его на престол посадим.

– Как это?

– Очень просто. Ты будешь заниматься делами женскими, а Святослав – мужскими. Сделаем его князем. Ничего, что мал пока. Я рядом буду, всегда подскажу, что делать, как правильно поступить.

– А-а! – протянула Ольга. – Вот, значит, каков твой замысел.

– Соглашайся, – с нажимом произнес Свенхильд, не потрудившись назвать ее княгиней. – Тогда и он невредим останется, и с тобой ничего плохого не случится. Вокруг ведь враги, и они не дремлют. Ударят исподтишка, как уклонишься? А уж я о вас позабочусь. – Не отрывая рук от стола, он подался вперед и понизил голос: – Ясмуда прогонишь прочь, дядькой меня назначишь. Таким образом и род свой убережешь, и княжество. Доверься мне, Ольга. Мне много не надо. Побуду дядькой при Святославе, пока не возмужает, и сам уйду.

– Так сладко растекаешься, что меду не надо.

– Не нравится? Я и по-другому могу.

– Вот как ты заговорил, – протянула Ольга, медленно качая головой. – Угрожаешь, воевода? А если я тебе угрожать стану?

Свенхильд откинулся на спинку кресла, сплел руки на груди.

– Я бы испугался, если бы один был, – сказал он. – Да только нет у тебя больше силы, вдовушка. Все воеводы со мной согласны. Не посадишь Святослава на престол по своей воле, так мы тебя заставим.

– Бить княгиню станете? – спросила Ольга, поднимаясь над столом и упираясь в него тонкими пальцами. – Терзать? В темнице голодом морить?

– Зачем же, – усмехнулся Свенхильд. – Мы же не звери, не иноземцы пришлые. Свои люди. По-свойски и разберемся.

– Это как же?

– Если выйду из терема не солоно хлебавши, то стоит мне только свистнуть, как вечевой колокол зазвенит, народ созывая. Соберутся люди на площади, послушают нас и рассудят, кто им защиту даст, а кто погибель.

– Ты не посмеешь.

Ольга не услышала своего голоса. Она просто знала, что произнесла эти слова, потому что до Свенхильда они дошли.

– Так решил военный совет, княгиня. Мы теперь сила. Не противься – не сломаем. У тебя сын. О нем думай.

– А про Русь кто подумает? Про Киев?

– Это уже не твоя забота.

– Так, значит? – Ольга обошла стол, остановившись в двух шагах от воеводы. – Что ж, будь по-твоему.

Он просиял так, что рыжие волосы его стали похожи на пламя.

– Согласна?

– На суд народный согласна, – уточнила она. – Созывайте вече. Выйдем вместе и спросим людей. Как скажут, так и будет.

Свенхильд пожал плечами и неспешно встал, с грохотом отодвинув тяжелое кресло.

– Твой выбор, – сказал он, возвышаясь над Ольгой. – Но, прежде чем решишь окончательно, хочу предупредить. Народ нынче напуган и опечален, а потому зол. Всяко может быть. Потом не жалуйся.

– Ты тоже, Свенхильд, – отчеканила Ольга, внутренне поражаясь своей решимости и отваге. – Такое не прощается.

Некоторое время он смотрел в ее серые глаза, потом круто повернулся и вышел из горницы. Было слышно, как он спускается по лестнице, грузно топая по ступеням.

Ольга перешла на крытую галерею, опоясывающую двор поверху. Она увидела, как Свенхильд пересекает двор, надевая на ходу пояс с мечом. Дружинник подвел к нему коня такой же рыжей масти, но с белыми гривой и хвостом.

Дворня наблюдала за ними, разбившись на кучки. Ольга с неприятным удивлением заметила, что кузнец совсем пьян и держится на ногах лишь потому, что опирается на плечо подмастерья.

Не дожидаясь, пока привратники разведут створы ворот пошире, Свенхильд ударил коня каблуками и поскакал со двора. Трое дружинников в развевающихся плащах последовали за ним. Снаружи послышался троекратный посвист, поднявший птиц с крыш и деревьев.

Ольга взялась холодной рукой за сердце. До этого мига она надеялась, что воевода просто берет ее на испуг. Или, может быть, он свистнул просто так, для острастки? Но в душе Ольга понимала, что Свенхильд не шутит. Теперь, когда Игоря не стало, княжеская дружина в полторы тысячи копий подчинялась ему одному. Остальные воеводы – Мстислав, Ярополк и Бердан – могли вместе собрать еще столько же, тогда как княжеский двор охранялся сотней гридней. Нечего и думать отсидеться в тереме, если начнется смута. Разнесут по камню, рассыплют по округе, вот и весь сказ. Был терем – и нету.

Существовал единственный способ взять верх над воеводами: склонить киян на свою сторону. Лишившись поддержки народа, они не смогут ни ополчение собрать, ни прокормить своих дружинников без применения силы. А начнут разбойничать на своей земле, так будет большая смута, в которой не заинтересован ни Свенхильд, ни его сторонники.

Ольга потерла пальцами виски. На площади уже били в набат, созывая вече. Если воеводам удастся склонить людей на свою сторону, то ее правлению конец. Святослава признают князем только для виду, чтобы издавать указы от его имени. Потом его бесшумно уберут, как это бывало с другими малолетними наследниками. Утопят, отравят, удушат во сне – конец один. А сначала избавятся от Ольги, чтобы не мешала.

Неужели выхода нет?

В немой надежде Ольга подняла взгляд. Небо молчало. Только галки носились над деревьями, скрипуче вторя набату.

Со всех концов Киева народ стягивался на Вечевую площадь. Она находилась напротив гридницы и терема княгини Ольги, так что она могла видеть, как людские потоки стекаются к воротам. Но не знала княгиня, что по распоряжению воевод уже выкачены и открыты бочонки с пьяной березовицей и забродившей сытой. Питье раздавалось бесплатно. Черпальщики работали без устали, потому что желающих было хоть отбавляй.

Кто не мог дождаться, пока до него дойдет ковш или кружка, подставлял пригоршни, приговаривая:

– Лей, не жалей!

– Пей, да дело разумей, – покрикивали черпальщики в лад. – Не задерживай других и сам не медли. Слышишь? Скоро начинается вече.

Находилось немало охотников, которые возвращались к бочонкам и по второму, и по третьему, и по четвертому разу. Пьяных становилось все больше. Кто не свалился, тот шел дальше, раздуваясь от хмельной удали. Там и сям махали кулаками, а то и кольями. Бабы, визжа, разнимали мужиков и растаскивали в стороны. Босоногие детишки добавляли шума и сумятицы. Хотя им строго-настрого воспрещалось появляться на площади, они заняли все подступы, клянча подачки, наблюдая за потасовками, подворовывая по пустякам, в общем, находясь в самой гуще событий.