Для продавцов номер стоил один фунт, покупателям он доставался за два. Итого выручка составляла один фунт с каждого проданного журнала. Значит, за следующие два-три дня мне придется продать сто с лишним экземпляров. А такого не случалось даже в самые благоприятные времена…

С тех пор как мы с Бобом обосновались на станции «Эйнджел», у нас появилось немало верных покупателей и просто хороших знакомых. Когда координатор назначил меня на этот участок, он сообщил мне, что место у метро далеко не самое лучшее. Но благодаря Бобу оно превратилось в золотую жилу. Прохожие постоянно останавливались, чтобы выразить свое восхищением потрясающим рыжим котом, и многие покупали журналы. Но даже в самый лучший день мне не удавалось продать больше тридцати экземпляров. Обычно уходило пятнадцать – двадцать журналов. Так что если я всерьез настроился спасти Рождество, то одними журналами ограничиться не получится. Придется расчехлить гитару и отправиться на Ковент-Гарден, где у нас с Бобом тоже было достаточно благодарных слушателей. Значит, об отдыхе на следующие три дня можно забыть. Меня это не пугало, я не был пессимистом, просто представлял, насколько тяжело заработать на улице в это время года. Под Рождество все торопятся урвать свой кусок, будь то музыканты, продавцы «Big Issue» или живые статуи. А экономический спад, случившийся в стране, только усиливал ощущение, что каждый за себя. В Лондоне, как в джунглях, выживает сильнейший. Значит, в следующие два-три дня мне придется им стать. Иначе я останусь в этом году без Рождества.

Когда мы приехали на станцию «Эйнджел», народу там была тьма-тьмущая. И не сказать, чтобы меня это сильно обрадовало. В вестибюль метро набились работники благотворительных организаций, или чаггеры[4](так их прозвали за манеру преследовать людей и фактически вытрясать из них деньги).

Конечно, многие из них работали на официальные организации, вроде Гринпис, Общества защиты детей или Общества борьбы с раком. С ними у меня проблем не возникало – они имели такое же право заниматься своей деятельностью на улице, как и я.

Но попадались среди них непорядочные чаггеры, которые выбирали в толпе жертву и преследовали ее со своим ведерком для сбора средств до тех пор, пока человек не отдавал несколько фунтов просто для того, чтобы от них отвязаться. Полиция часто устраивала проверки около станций метро. Однажды обнаружилось, что на ведерках нет замков (по правилам они должны быть обязательно, чтобы собранные деньги пошли по назначению, а не в карман чаггеру), а как-то раз выяснилось, что разрешения на сбор средств эти проходимцы изготовили в фотошопе. Никаких лицензий им местная администрация или лондонский метрополитен не выдавали, а это значит, что деньги вымогатели забирали себе.

Не стоит и говорить, что этим псевдочаггерам не было дела до честных уличных тружеников, и плевать они хотели на их негласные правила.

Я быстро понял, что сегодня на станции «Эйнджел» собрались одни проходимцы. Во-первых, я никогда не слышал о Фонде помощи странам третьего мира. Во-вторых, беджи у них на груди были блеклыми и потрепанными и выглядели очень подозрительно. Мне оставалось лишь надеяться, что подоспеют полицейские и наведут порядок, потому что сам я с этими чаггерами ничего поделать не мог.

К тому же они ловили людей в вестибюле, и, судя по всему, у них было разрешение на работу в метро. Мое законное место было рядом с выходом со станции. Мне было запрещено соваться с журналами внутрь. Таким образом, чаггеры первыми добирались до моих потенциальных клиентов, и те пулей вылетали из метро, не горя желанием снова расставаться с деньгами.

Однако вскоре стало еще хуже. Под вечер люди с ведерками начали захватывать улицу. Я не успел опомниться, как человек по десять чаггеров столпились у каждого выхода из метро, поджидая жертву.

Я был не единственным, кого это раздражало. Напротив моего пятачка располагались цветочный ларек и газетный киоск. И там и там продавцы бросали неодобрительные взгляды на чаггеров, оккупировавших все выходы из метро. Они не только выпрашивали у людей мелочь, которую те могли потратить на газету, букет роз или номер «Big Issue», но и распугивали прохожих своей навязчивостью. Тем становилось не по себе, и они спешили как можно скорее убраться подальше от метро.

Люди выныривали на улицу, вжав голову в плечи, и старались ни с кем не встречаться взглядом. Напрасно я старался перекричать чаггеров, которые остервенело трясли ведерками. Никто меня не слышал.

Бобу царящая вокруг суматоха тоже действовала на нервы. Он давно привык к шуму лондонских улиц, но ведерки со звенящей в них мелочью выводили его из себя. Кот лежал, свернувшись клубком, и щурился – верный признак, что ему неуютно. На чаггера, который прошел мимо, он даже зашипел. Я тоже был близок к тому, чтобы потерять самообладание. За полтора часа мы продали всего два номера журнала! Такими темпами мне на обратную дорогу не хватит, не то что на газ и электричество.

Но поскольку я не первый год работал на улице, то знал, что дела в любой момент могут пойти еще хуже. Так и случилось.

Я как раз продавал журнал своему постоянному клиенту, когда один из чаггеров вторгся на мой участок. Крупный парень ростом под шесть футов щеголял ярко-желтым нагрудником. Он только что выскочил из метро и теперь отступал в нашу с Бобом сторону, неистово размахивая ведром.

– Эй, парень, поаккуратнее! – сказал я так вежливо, как только мог, когда до нас осталось не больше двух футов[5].

Верзила вежливостью утруждать себя не стал.

– Проблемы? – с вызовом спросил он. – У меня столько же прав стоять здесь, как и у тебя. – И чаггер сунул мне под нос ламинированный бедж.

Я смерил его негодующим взглядом, но предпочел не связываться.

Боб жался к моим ногам – чаггер в буквальном смысле загнал его в угол. Коту явно было не по себе от такого соседства. Я наклонился, чтобы взять рыжего на руки, а чаггер дернулся в нашу сторону и наступил на рюкзак, на котором сидел Боб.