9231583659

— Вы не знаете, что это? — обернулся я к хозяйке.

— Нет, я даже не подходила к столу.

— Это номер телефона. По крайней мере, никаких других ассоциаций эти цифры у меня не вызывают.

Я вслух назвал все десять цифр. Произнес комбинацию дважды, медленно. Нина Ивановна отрицательно покачала головой.

— Простите, я не помню номеров. Свой-то вспоминаю с трудом.

Я повертел в руках листок, изучил фломастер. Ничего необычного.

— Вы все же уверены, что перед той ночью ничего этого здесь на столе не видели?

— Уверена.

— Комната была заперта в ту ночь?

— Нет. Я стала запирать ее после той ночи. До тех пор дверь всегда оставалась открытой настежь. Полгода.

— Вы позволите?

Она снова ответила взмахом руки. Я прошел в прихожую. Из гостиной мне тут же улыбнулась Томка.

— Пап-чка, я устала.

— Потерпи. И не мешай мне.

Я осмотрел входную дверь. Железная, довольно прочная, но для опытного домушника преграды не представляет. Замков два: один, запираясь изнутри, не позволяет отпереть его снаружи, второй — обычный, для плоского ключа.

— Нина Ивановна, вы на какие замки ночью закрываете дверь?

— Только на нижний, ключом, — крикнула она. — Я боюсь запираться на верхний. Если со мной что-то случится, ко мне никто не сможет попасть без спасателей. Он очень старый, его еще муж ставил, не подумали тогда, что нужно сквозной брать.

«Как я и предполагал».

Я вернулся в комнату. Захарьева смотрела на меня не то чтобы с надеждой… скорее, с усталым любопытством. Но я не знал, что ей сказать. У меня для нее было три новости: плохая, очень плохая и ужасная. С какой начинать?

После недолгих размышлений я решил просто начать.

— Нина Ивановна, у меня есть три версии. И все они не очень утешительные. Во-первых, я не склонен отметать мистику. Наверно, близкие иногда возвращаются к нам — хотя бы в снах, и в этом нет ничего удивительного. Не хочу показаться грубым, но для вас это наиболее предпочтительный вариант, потому что души умерших едва ли могут нанести серьезный вред, тем более людям, которых они при жизни любили. По другой версии, все происходящее в вашей квартире после гибели племянника — всего лишь плод вашего воображения. Веселого мало, не спорю, но с этим можно как-то бороться. Я думаю, мы можем найти соответствующих специалистов, чтобы решить проблему. Но вот третья версия…

Нина Ивановна напряглась. Думаю, она догадалась, о чем пойдет речь.

— Даже если к вам являлся призрак Павла, он не смог бы оставить материальных доказательств своего визита. Он мог приоткрыть дверцу шкафа, мог скрипеть половицами и даже греметь невидимыми ключами, но… — Я поднял листок с цифрами. — Он не мог оставить вот это.

Я сделал паузу. Мне хотелось, чтобы Захарьева сама сделала правильный вывод.

Она меня не разочаровала.

— Вы считаете, кто-то проник ко мне в квартиру?

— Я в этом уверен.

Продолжили мы уже в машине, разумеется, без Захарьевой. Поехали не сразу, постояли немного во дворе. На коленях передо мной лежала картонная коробка из-под обуви. Я гладил ее по бокам, как Индиана Джонс добытый в схватке с нацистами археологический артефакт. Эту коробку мы пятнадцатью минутами ранее извлекли из-под одеял и одежды в том самом шкафу с приоткрытой дверцей.

— Паша был дотошным малым и оставил после себя богатый архив, — заметила мама. — Надеешься что-нибудь выудить отсюда?

— Не знаю. Думаю, самое интересное все же хранилось в его компьютере. Вот его бы найти. А тут…

Я приоткрыл коробку. Действительно, вся она почти доверху была набита бумажками и безделушками.

— Мало кто хранит сейчас такие записи. Скорее всего, тут одни чеки и квитанции. Кроме того, если наш ночной гость заглядывал в шкаф, то он уже утащил все самое ценное. Странно, что не упер и коробку сразу.

— Может быть, он коробку эту — принес? Посмотри под другим углом.

Я задумался. А ведь не исключено!

— Ты у меня умница, мам.

— Без вариантов. Что вообще думаешь делать?

— Пока не знаю. Ты была права, история забавная. Есть ощущение, что Паша что-то мутил незадолго до гибели, и это что-то не дает покоя оставшимся в живых. Еще и гибель, поди, окажется не случайной. Я покопаюсь. В любом случае, ничего не потеряю, кроме времени.

Я отбросил коробку на заднее сиденье, запустил двигатель.

— Пап-чка, — подала голос Томка.

— Да, милая?

— А что такое «фак»?

Мы с матерью уставились друг на друга с раскрытыми ртами. Я прочел в ее глазах осуждение.

— Где ты это слышала? — спросила баба Соня.

— У папы на жестком диске есть фильмы, где переводят не прямо в губы, там еще слышно, как по-американски говорят.

— Закадровый перевод, — пояснил я, краснея.

— Ну, значит, ты слышала и русский вариант этого слова.

— Ну да, слышала.

Я замер в ожидании продолжения.

— Там вот такие: «черт возьми», «балин», «будь ты проклят»… Кстати, надо еще узнать, что такое «проклят»… Еще там было «сам дурак» и что-то про маму. Это всё и есть «фак»?

— Только малая часть.

Она задумалась ненадолго и резюмировала:

— Все-таки правильно я пошла учить английский. Одним словом можно столько всего сказать.

25 ноября

Последние часы перед пробуждением трудно назвать сном. Это пытка. Моральная и физическая. Мало того, что он все это время боролся с монстрами в своем беспокойном разуме, так они еще принялись терзать его и наяву. Он пытается нащупать телефон или часы, чтобы узнать время, но безуспешно. То ли уже утро, то ли все еще глубокая ночь. Во втором случае ему придется мучиться еще несколько часов, потому что он уже не заснет, будет лежать, смежая веки, переворачиваться с боку на бок, заставляя себя забыться, но ничего не выйдет.

«Господи, сделай так, чтобы меня сейчас поразила молния. Не знаю, где ты ее найдешь, но вынь, пожалуйста, из-за пазухи и грохни меня тут же, на месте. Не хочу просыпаться. Никогда».

Время от времени ему удается отключаться, но эти отрезки сна невыносимо коротки. Он заворачивается в тонкое одеяло, вытаскивая голые ноги, затем натягивает его на голову. Потом ложится на спину. Он не любит спать на спине, но это единственная поза, которая даже в похмельном бреду может гарантировать забытье.

Он замирает, замедляет дыхание. Погружается в дрему.

Спустя время вновь просыпается. Фонари светят за окном, там все еще сумерки. Он решает больше не мучиться. Поднимается на локтях, садится.