– Из золота ваша любовь, которую вы присовокупите к букету, – ухмыльнулась благообразная старуха в канотье, высунувшись из подсобки.

– Про любовь вы к месту ввернули, бабуся, – хмыкнул агент, отсчитывая три двадцатки.

И тут, услышав тембр его голоса, Сандрин вздрогнула.

– Вы... случайно, не Лев Щеглов?... – взяв из его рук деньги, спросила она.

– Нет, а что? – улыбнулся Фуат. – Меня зовут Андрис Закошанский, – протянул он руку. – А вас?

– А так похожи. – Сандрин отсчитала десять крон и демонстративно отвернулась.

Фуат направился к выходу, намеренно притормозив у двери, где стояли горшки с петуньями, и не ошибся – она догнала его.

– Подождите, – она смотрела на Фуата снизу вверх. – Вы ведь русский?... Я вас узнала... Вы были у нас дома!

– Мне, право, неловко, но вы ошиблись, мадам, – Фуат вздохнул и снова посмотрел на нее.

Ни сына, ни мужа у нее больше нет! Она – вдова, и он один. Вот он, его шанс, жизнь не забыла о нем!..

Внезапно агент повернулся и пошел прочь, обиженно щурясь.

«Иди... иди, – бормотал он. – Я не хочу больше говорить с ней!»

Дворники размазывали по стеклу дождевые следы, когда он сел в машину.

Недаром пожившие люди говорят, что не надо пытаться смотреть в глаза старой любви... Не надо! Фиалковые глаза Сандрин заметно потускнели, и выглядела она уставшей и потерянной вдовой сорока лет... Хотя, возможно, сегодня был просто не ее день?

– Так сложилась жизнь, просто – так сложилась, – повторял, пока не охрип, Фуат.

У лодочной станции его машину встретил громовым лаем серый грязный кабысдох... Паркуя машину, Фуат увидел какой-то сверток, который валялся на песке у берега, но, когда через полминуты он входил в калитку, ни свертка, ни кабысдоха там уже не было.

Фуат удрученно вздохнул, он снова вспомнил фиалковый цвет глаз Сандрин и ее хрипловатый голос... И он клял себя, что не смог сказать ей о своих чувствах больше двадцати лет назад. «Она меня вспомнила!»– улыбнулся он и оглянулся.

Всю земную поверхность, которую охватывали глаза, заполнила густая дождевая пыль... Он открыл замок и зашел в дом.

Руку фельдъегеря – вот что он начнет искать прямо сегодня, с тем самым пристегнутым к ней «дипломатом», решил он.

– А Сашка Синицына, то есть Котова... А о Сашке Котовой я подумаю завтра, – жаря яичницу и наливая в литровую кружку пиво, бормотал агент.

На столе в банке из-под анчоусов стояло пять голубых роз.

В кухне пахло одиночеством и яичницей с беконом...

Запах кофе и тостов с клюквенным вареньем на кухне Рейтелей по утрам.

– Папка, дай денег, – канючит Деспина, дочь Рейтелей. – Ну, да-а-ай...

– Я тебе не круглосуточный банкомат, – громко шипит Валду Рейтель, кося на дочь своим фирменным взглядом.

– Папка, ну ты жмот!.. – фыркает Деспина.

Если вы думаете, что у Валду Рейтеля утро начиналось не как у всех отцов, вы глубоко ошибаетесь.

В особняке на улице Маринеску происходила обычная семейная сцена – завтрак перед работой и школой.

Деспина, пятнадцатилетняя инфанта с ангельскими глазами, ковыряла вилкой яйцо и клянчила денег, сам Валду задумчиво тянул из толстой кружки кофе, а Хелин, жена, изображала, как ее мучает мигрень. Очень талантливо и с выражением.

«В тебе умирает Сара Бернар, – покосился Рейтель на жену, но вслух ничего не сказал. – Или сенбернар», – додумал он, поперхнувшись кофе.

– Ты отлично выглядишь, Хелин, – уходя, сказал он супруге.

Ее ухоженное лицо и безупречная фигура почему-то наводили на Валду такую изумрудную тоску, что он чуть не выбежал из дома, выбив ногами дверь. Нет, он вышел, как всегда, медленно отсчитав перед этим дочери денег. Правда, чуть меньше, чем этой маленькой чертовке надо было для ее странных, на взгляд отца, дел, и поехал в адвокатское бюро, а потом, где-то через час, завернул в здание радиостанции на улице Титсу и лишь затем, уже практически к обеду, наконец приехал в офис по недвижимости на улицу Пик.

То есть в тот день Валду Рейтель посетил все три объекта собственности, которыми владел на равных правах с женой.

Она проводила мужа, потом дочь и дала поручение домработнице... Та ушла.

Красный пошлый диван, она растянулась на нем и в тот день больше не встала до самого вечера – даже когда пришел он...

– Завтра – не приходи, зато ближе к обеду я буду в городе, – томно сказала она.

– Что это? – спросил он, уходя.

– Фото миража, – Хелин дотянулась рукой до снимка оазиса в пустыне и, подумав: «А ты – неплохой любовник!.. Весьма неплохой!» – сжала ноги.

Диван в виде ракушки в гостиной, на котором она лежала абсолютно нагая, представлял собой очень удобное место для стремительной и исступленной любви.

С улицы послышались вой дрели и стук очень быстрого молотка... Строители почти закончили зимнюю веранду в усадьбе Рейтелей, но работа еще кипела.

Кабинет комиссара Шинна.

– Убита массажистка – на нее наехала машина, – следователь Тайво Рунно отчитывался перед комиссаром. – По показаниям случайного свидетеля, наезд произошел намеренно...

– То есть?... – перебил комиссар Шинн.

– Не случайный был наезд. – Следователь вздохнул и добавил: – А стопроцентное убийство... Вчера, ближе к ночи, и произошло.

– Кому нужна какая-то массажистка?... – брюзгливо проворчал комиссар, глядя на следователя с плохо скрываемым раздражением. – В Тапе сто или двести массажисток?... Точную цифру вы, конечно, не знаете?...

– Статистика по массажисткам не ведется, – следователь вытащил из файла распечатку происшествий за последние месяцы и положил на стол перед комиссаром.

Комиссар задумчиво глядел на сводку, чесал нос и вздыхал; выходило, что за прошлый год от наезда в небольшой по эстонским меркам Тапе и окрестностях скончались пятеро мужчин детородного возраста, и везде фигурировала неопознанная иномарка... И лишь в одном дорожном происшествии, имя нарушителя было известно – Хелин Рейтель. Именно она случайно сбила, задев по касательной, бывшего военнослужащего Котова И. С. в августе прошлого года.

«Один из самых тихих в Эстонии городков, похоже, становится опасным», – подумал комиссар Гунар Шинн, тоже будучи мужчиной детородного возраста.

– А как зовут массажистку? – строго спросил он.

– Мона Грапс, – следователь достал из файла листок. – Эстонка, тридцати восьми лет, разведена, на иждивении тринадцатилетняя дочь. Была...