Во взрослой жизни Пауль Витгенштейн был гораздо известнее младшего брата, но сейчас все наоборот: Людвиг, или Люки, как его звали в семье, стал иконой XX века — привлекательный, заикающийся, терзающийся, непостижимый философ. Вокруг этой мощной личности после его смерти в 1951 году образовался настоящий культ — и, что характерно, многие последователи культа Витгенштейна никогда не открывали его книг и не пытались понять ни единой мысли. «Schmarren!» («Чепуха!») — отзывался обо всем этом Пауль[40]. Но критика не омрачила братской дружбы. Когда вышел «Логико-философский трактат» (где в предисловии автор утверждает, что нашел решение большинства самых сложных философских проблем в мире), Людвиг подарил книгу Паулю, подписав: «Моему дорогому брату Паулю на Рождество 1922 года. Если книга бесполезна, пусть она скоро исчезнет без следа»[41].

Когда Джером ухаживал за Гретль, Паулю — привлекательному, невротичному, эрудированному, любящему природу, пылкому — было семнадцать, и он как раз сдавал выпускные школьные экзамены в классической гимназии в Винер-Нойштадте. Людвиг, будучи на полтора года младше, томился в течение учебного года у семьи Штригль в провинциальном городе Линце. Днем он ходил на уроки в реальное училище, полуклассическое го, сударственное образовательное учреждение на триста учеников. Как вспоминает один из учеников, большинство учителей

Этого ученика, который был всего на шесть дней старше Люки, звали Адольф Гитлер.

Непохоже, чтобы хоть один из них, Людвиг или Гитлер, в то время мог хотя бы подозревать о потенциале другого. В школе оба держались особняком, оба требовали от одноклассников, чтобы те обращались к ним на «Вы», хотя принято было по-свойски друг другу «тыкать». Гитлера, страдавшего от наследственной болезни легких, учителя отмечали, но не как будущего фюрера Германии, а как проблемного двоечника, который не смог даже получить аттестат зрелости, в то время как Людвига, чей недуг состоял в болезненном выпячивании стенок кишечника (попросту говоря, грыжа), в лучшем случае считали средним учеником, по большинству предметов его отметки часто вызывали обеспокоенность.

Дома, в Урфаре, пригороде Линца, мать Гитлера баловала сына безоговорочной верой в его способности, в то время как в Вене семья Витгенштейнов не спешила признать какие-либо таланты двух младших детей. Все вдохновляющие мечты Пауля были связаны с игрой на фортепиано, но его манеру характеризовали как топорную и одержимую. «Не так талантлив, как Ганс», — говорили они. Но Пауль по крайней мере достиг успеха там, где Ганс потерпел поражение, — поступил в академическую гимназию в Винер-Нойштадте. Людвиг же в десять лет сконструировал работающую модель швейной машинки из деревяшек и проволоки, его интересы в юности были скорее практическими и техническими, чем академическими; он пошел в гораздо менее классическое реальное училище, и то ему пришлось усердно готовиться к поступлению.

Сначала Карл хотел запретить Паулю и Людвигу идти в школу, настаивая на том, чтобы они, как и остальные дети, обучались частным образом, дома, латыни и математике. Остальному (географии, истории, физике и т. д.) они могли научиться сами, читая книги, а школа, по мнению Карла, была потерей времени. Он считал, что его детям гораздо полезнее совершать здоровые прогулки или заниматься спортом. Только после исчезновения Ганса, когда атмосфера в доме Витгенштейнов стала невыносимой, Карл наконец смягчился, позволив двум младшим мальчикам пойти в общеобразовательную школу. Но было уже слишком поздно: Людвигу — сдавать экзамены, и обоим — учиться искусству человеческих отношений. Обучаясь дома, они держались в стороне от сверстников, и хотя мать пыталась отправить их поиграть с детьми слуг, ее уловка не произвела должного впечатления и вызвала сильное возмущение. Товарищей для игр было немного, и, как следствие, все дети Витгенштейнов выросли закоренелыми одиночками, которым приходилось всю жизнь сражаться за то, чтобы построить и сохранить важные для них отношения.

В детстве Пауль и Людвиг дрались друг с другом, как это нередко бывает у братьев. Одно время они ревниво соперничали за внимание мальчика по имени Вольфрум. Пауль, истинный анархист и интриган, любил втягивать младшего брата в неприятности, но они были почти ровесниками, и их дружба была тогда крепка. Трудно оценить, как повлияли на них самоубийства братьев. Будучи самыми младшими членами семьи, мальчики, вероятно, до некоторой степени избежали наихудших конфликтов. Они были значительно младше Ганса и Рудольфа. Людвиг хранил добрые воспоминания о Рудольфе, но о Гансе (который был на 12 лет старше и пропал из дома, когда Людвигу было всего 13), надо полагать, он помнил мало. Но Buben едва ли забыли невыносимую домашнюю атмосферу в те годы и могли в разные этапы жизни опасно близко подходить к самоубийству. Людвиг в заметках-воспоминаниях о детстве сознавался, что первые мысли о суициде посетили его на десятом или одиннадцатом году жизни — другими словами, в 1900 и 1901 годах, до трагедий Ганса и Рудольфа.

История Витгенштейнов включает несколько самоубийств — тетя и кузина так же закончили свои дни, — но из этого не следует делать вывод (как полагают некоторые), что такой способ умереть считался приемлемым, почетным или хотя бы нормальным в Вене начала XX века. Карлу, как говорилось выше, было очень стыдно за поступки Ганса и Рудольфа; отец Отто Вейнингера чувствовал то же самое по отношению к сыну, даже сам Вейнингер писал незадолго до смерти: «Самоубийство — это признак не смелости, а трусости, пусть даже оно наименьшее из трусливых действий»[43]. Людвиг временами стыдился того, что не убил себя, но ни он, ни Пауль не совершили суицид именно потому, что не обладали этой формой трусости. «Я знаю, — писал Людвиг, — что убить себя — это свинство. Разумеется, нельзя желать собственного уничтожения, и любой, кто однажды представлял, что он совершает самоубийство, знает, что суицид — это всегда внезапное нападение на самого себя. Но нет ничего хуже, чем быть застигнутым врасплох»[44]. Это неоднозначное отношение, которое Пауль разделял, было слабым отголоском стыда их отца за самоубийства Ганса и Рудольфа.