Сначала их немного, по крайней мере тех, что бросаются в глаза. Знаки на моей улице поясняют, как вести себя в окружающем пространстве, напоминают о правилах жизни в городе: НЕ ПАРКОВАТЬСЯ, ВНИМАНИЕ, СТРОЙКА, УСТУПАЙТЕ ПЕШЕХОДАМ. Все, как правило, заглавными буквами, в гротеске, размер зависит от масштаба беды, с которой столкнешься, если не последуешь им. Сворачиваю на запад, к Пятой авеню, прохожу мимо кофейни, где мы вчера сидели с Ридом. В ушах продолжают звенеть его слова.

«Я не встретил здесь знаков».

Иду по Юнион-сквер, где ничто не меняется: знаки здесь не об ориентации в пространстве, а о том, куда сходить, что купить и что поесть. Вот красная вывеска гласит, что в ресторане готовят только из местных продуктов. Милая надпись, словно от руки, неровная громоздкая точка над i, рядом — адрес веб-сайта строчными буквами, будто его решили вставить в последний момент как дань цифровой эпохе. Угол Юнион-сквер и Шестой авеню отлично подходит для знаков: ветеринарная клиника в тонком гротеске — аккуратно и вызывает доверие. Лавка — звезда лаймового цвета вместо «А» контрастирует на черном фоне. Выглядит круто, дорого, возможно, там продается еда, о которой я и не слышала, но, попробовав которую, тоже автоматически становишься крутым.

За продуктовым кооперативом начинается отличный для знаков и букв квартал. Кремовая надпись на кофейной вывеске итальянского ресторана. Через дорогу снова кремовый цвет, но это уже прачечная — простой жирный шрифт на темно-зеленом фоне с желтой обводкой, буквы сложены в вертикальной стопке, эргономично, так и должно быть сложено чистое белье. И мое любимое — какофония знаков старого местного магазина велосипедов — готический шрифт на адресной табличке, засечки в надписи на ярко-красной растяжке над дорогой. Кажется, она сделана от руки, как и надпись на стекле входной двери — белая с синей обводкой. «Мы здесь уже достаточно давно, — говорят знаки, — какая разница, сочетаемся мы или нет?»

Я иду дальше с поднятой головой, и кажется, будто обращаю внимание на знаки, которых раньше не замечала. Это неспроста. Я успокаиваюсь, как бывало, когда я только начала узнавать город, гуляя по нему, присматриваясь к окружению. Исследовала окрестности буква за буквой, знак за знаком. Это тронуло мое сердце, я влюбилась в город, научилась жить по-другому. Осознала, что здесь я могу быть кем угодно, а не той маменькиной девочкой из семьи из пригорода. Поздно вечером в метро, пропахшая едой и жутко уставшая, стараясь отгонять мысли о родителях и вероятности быть ограбленной, я вспоминала знаки и буквы, увиденные за день. Идеи гремели в голове громко, как рельсы под колесами поезда. Вот как я решилась на самый первый заказ — двадцать пять пригласительных открыток на вечеринку в честь восьмилетия сына моего кейтерингового менеджера.

Так я решилась выбраться из своего городка, открыть свой бизнес, благодаря которому Мэг Макворт стала «Парк-слоуповским планировщиком».

«Знаки есть, — я мысленно отвечаю Риду, все еще засевшему в моей голове. — Ты просто не знаешь, как их читать».

Не успев дойти до магазина, я вдруг понимаю. Нельзя изменить ситуацию с Сибби, с ее переездом, из-за которого мы еще больше отдалимся друг от друга, но ведь можно измениться самой, сделать что-то со своим одиночеством и замкнутостью, неспособностью сдерживать свои откровения при выполнении заказов, апатией к новому проекту, который может изменить всю мою жизнь.

Может быть, я наконец вспомню, что вообще-то все нарисованные мной буквы — знаки. Зачем так беспечно вталкивать туда какой-то шифр?

Надо возродить то ощущение, пройтись по улицам, увидеть знаки, вспомнить, почему я занялась шрифтами. Вдохновиться на проект, найти контент для соцсетей. Устроить цикл прогулок по местам с лучшими рукописными знаками. Разведать места, построить маршрут, дождаться потепления — это поможет мне как-то выйти из творческого ступора.

На подходе к магазину тяжесть утреннего разговора отступает. Я отпираю два массивных засова на железной двери — в былые времена здесь находился ремонт ювелирных изделий. Лампы не включаю — помещение достаточно освещено почти полуденным солнцем. До открытия можно навести порядок на полках, тщательно проверить кассу, подготовить кабинет для сегодняшних встреч с каллиграфами и шрифтовиками. Лашель в полдень, Йошико в 14:00, Дэвид в 15:30. Завтра вернется Сесилия, и я больше не смогу отвлекать себя подработкой в магазине.

Зато теперь у меня есть план. На секунду мне захотелось, чтобы в этом городе у меня был близкий человек, кому можно позвонить и просто сказать: «Привет, не хочешь прогуляться со мной для вдохновения?» Один из побочных эффектов нашего с Сибби разрыва — он вскрыл пустоту моих личных связей здесь. Я уважаю своих коллег и клиентов и наслаждаюсь общением с ними, но для них я лишь радостная, озорная Мэг, которая творит с легкостью и удовольствием, всегда улыбается и приятна в общении.

Звонить любому из них сейчас — когда я в ступоре, а моя дурацкая чреватая последствиями привычка возвращается в мою жизнь — совершенно исключено.

Хотя одиночная прогулка может неплохо напомнить мне о былых временах. Это и мой город, независимо от того, живет ли со мной Сибби и какие у нас отношения. Этот город — мой дом.

Подходя к кассе, краем зрения улавливаю что-то белое на потертом деревянном полу. Случайно оброненный клочок бумаги; я подбираю его. Вчера надо было подмести, это входит в чек-лист закрытия, но меня слишком напрягал Рид, ждущий у двери как статуя, чтобы отправиться на «невероятно неловкий саммит с эспрессо и травяным чаем».

Едва взяв клочок, вспоминаю, как мы стояли друг перед другом, а между нами лежала моя тайна. Это вовсе не клочок. Это безупречный, ровный прямоугольник. Экстраплотная бумага для карточек, скругленные углы за доплату. Черные чернила, тиснение — можно пройтись пальцем и ощутить каждую букву. Симпатичный шрифт с засечками — какой сюрприз.

Очень просто. Имя, должность, адрес, электронная почта.

«Это знак».

Впервые за много месяцев в голове зажигается искра.

Невероятная, возможно, мысль — и все же мысль.

Написать Риду Сазерленду и поинтересоваться, не хочет ли он стать частью моего плана.

Следующую неделю меня преследует и не слово, и не буква, даже не имя.

Меня преследует один-единственный звук — короткий шуршащий звук, изданный телефоном, когда я отправила свой внезапный имейл Риду.

Я слышу его всю последнюю смену в магазине Сесилии, пока он свеж в памяти, пока я все еще в том состоянии, когда совершенно логичным кажется заглядывать в «отправленные сообщения» каждые 10–15 минут и перечитывать свое короткое, наспех составленное сообщение. Я слышу этот звук весь вечер, и на следующий день тоже, несмотря на отчаянные попытки сосредоточиться на работе или отдохнуть, составляя новую систему кодирования моих карандашей и ручек (со старой системой все на самом деле было отлично), даже снять сториз о том, как нарисовать черную букву «Р». Убеждаю себя, что это про «раскаяние», а не про имя человека, который не отвечает на мой имейл. Правда, мне пришло сообщение, будто «Р» — это «лол, как скучно», и мне даже легче от того, что Рид вряд ли ответит на мое письмо так же.