Никто бы и никогда не посмел обидеть леди, зная, что даже за опрометчиво оброненную фразу, задевающую честь аристократки, придется расплачиваться кровью. Родственники девушки могли вызвать обидчика на дуэль, если он был равен ей по положению. В остальных случаях негодяя ждал арест и постыдное наказание – прилюдная порка плетьми.

И вот ее не просто оскорбили. Ее наглым образом похитили! Представительницу одной из самых знатных фамилий графства при помощи магии превратили в беспомощную тряпичную куклу и теперь увозят непонятно куда и непонятно зачем.

Немного, самую малость, успокаивала мысль, что дядя и тетя, предупрежденные телеграммой, будут ждать ее. И когда вечером Мишель не сойдет с поезда, несомненно, поднимут тревогу. Сразу сообщат родителям. И тогда на поиски Мишель отправят каждого раба от Нью-Фэйтона до Доргрина, каждую гончую. Да и многочисленные поклонники девушки, те же О’Фарреллы, будут землю рыть, лишь бы ее найти. Если понадобится, отец с матерью и к колдунам обратятся, только бы выяснить, куда подевалось любимое чадо.

А им на будущее будет урок! Нечего было отправлять ее в глухомань к этим занудам Шеналлам!

При мысли о том, что родители будут с ума сходить, когда узнают о ее исчезновении, Мишель испытала какое-то мстительное удовлетворение. И даже немного успокоилась.

Правда, ненадолго. Коляска тронулась, и, словно аккомпанируя унылому скрипу колес, с ее губ сорвался стон отчаяния.

– Вот, возьмите, выпейте. – Устроившийся напротив незнакомец протянул ей тыквенную бутыль, которую Мишель, сама того не желая, приняла дрожащими руками.

Больше всего на свете ей хотелось сорвать с запястья треклятый шнурок и скормить напичканную магией землю усмехающемуся разбойнику, чтобы больше не слышать его низкого надтреснутого голоса. Лучше уж послушать, как он будет задыхаться, отплевываясь от своего «подарка».

– Что это? – с трудом вымолвила Мишель. Несмотря на холодный, пронизывающий ветер, поднявшийся после обеда, по вискам струился пот.

– Бурбон и кое-что еще. Поможет расслабиться и уснуть. Силы вам еще понадобятся, мисс. Что-то мне подсказывает, что ночка вам предстоит длинная. – По лицу бандита расползлась похабная улыбка.

От которой Мишель поежилась, как и от его слов. Оставалось надеяться, что не пророческих.

Она боролась с самой собой, до боли в пальцах сжимая пузатый сосуд, не желая прикладывать узкое горлышко к искусанным в кровь губам.

Но после предупреждения:

– Не заставляйте меня самому вливать вам это в рот, – вынуждена была отпить немного.

Ядовитая горечь обожгла горло, словно по нему полоснула когтями разъяренная кошка. Мишель судорожно вздохнула, неловко смахнула прилипшую к виску темную прядь, выбившуюся из некогда идеальной прически, теперь растрепавшейся под порывами ветра. Постаралась сфокусировать взгляд на похитителе, дабы направить на того флюиды ненависти и никак не находящего выход гнева.

Но лицо незнакомца вдруг подернулось пеленой. Та расползалась, быстро заволакивая широкую, изрезанную колеями дорогу, обрамленную одно- и двухэтажными домами, чьи очертания постепенно таяли в этом бледно-розовом мареве.

Почувствовав, что веки наливаются тяжестью, с которой нет сил бороться, Мишель откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза, надеясь, что, когда она очнется, этот кошмар закончится.

Затхлое, пропахшее сыростью помещение, служившее прежним владельцам особняка погребом, а теперь являвшееся святилищем, в котором Королева поклонялась лоа, заволакивал чад свечей. Рассыпаясь по воздуху желтыми хлопьями, пламя выхватывало из тьмы каменный пол, испещренный веве, начертанными древесной золой. Эти символы приглашали духов в мир живых.

Сегодня Мари Лафо взывала к лоа, чье имя нельзя было произносить. Но только этот дух, Повелитель смерти, мог даровать ей жизнь.

Продлить ее существование среди смертных.

Годы жизни одной взамен на молодость другой. Не вечную, но все же… Юных дурочек, готовых на любое безрассудство ради любви, на ее век хватит. Беланже не первая и не последняя, жизнью которой она, Королева, будет питаться.

Главное, чтобы лоа ее услышал. Чтобы ответил ей.

– Взываю к тебе. Взываю к тебе…

Взгляд колдуньи был обращен на символ, белевший на камне, – гроб, перечеркнутый крестом. Возле веве лежал темный локон, срезанный у девчонки накануне ночью, лоскут, перепачканный в крови.

Порез, о котором глупышка даже не вспомнит. Не вспомнит и о том, что с ней произошло и чем она расплатилась.

Будет расплачиваться. Своей юностью, свежестью, красотой.

Королева зажмурилась и принялась раскачиваться в такт пронзительной, завораживающей мелодии, вырывающейся из глубин ее естества. А когда спустя долгие часы транса глаза жрицы открылись, она улыбнулась, увидев, что локон и лоскут обратились в пепел.

Барон Суббота снова оказался к ней благосклонен.

Свет заходящего солнца струился по шелковым занавескам, ласкал нежную кожу девушки, фарфорово-матовую, по-аристократически светлую, делающую ее похожей на хрупкую статуэтку. В своем безмятежном сне Мишель действительно напоминала дорогую нарядную куклу. Будь она на самом деле игрушкой, за подобное совершенство некоторые коллекционеры с радостью продали бы душу дьяволу.

Сейчас Гален ощущал себя таким коллекционером, безумным в своей страсти.

Перед ним лежала девушка, обладание которой, казалось, стало единственной его потребностью. И она была полностью в его власти.

Взгляд Донегана скользнул по осиной талии, тонкой, изящной кисти, покоящейся на бедре, притягательная округлость которого будоражила воображение, разжигала кровь в венах.

Пышные юбки сбились во сне, и теперь наследник Блэкстоуна мог любоваться не только миниатюрными ступнями, но и красотой голеней, затемненных паутинкой чулок. Неспособный бороться с искушением, Гален уже почти дотронулся до кружева панталон, видневшегося из-под пламенного цвета юбки, но вовремя отдернул руку и скрылся в полумраке спальни. Одно простое прикосновение могло подтолкнуть его к более решительным и не таким уж невинным действиям.

Казалось, стоит только ощутить тепло ее кожи, и он уже не сможет с собой бороться. Не сумеет себя сдержать.

А ведь он не планировал ее пугать. И уж точно не собирался брать силой. Хоть звериной сущности, что сейчас крепко спала, которую пьянили чужие боль и страдания, наверняка бы понравилось такое развитие событий.

К счастью для пленницы, в обычные дни наследником Блэкстоуна руководил разум, а не звериные инстинкты. Правда, рядом с Мишель здравый смысл оказывался в осаде живущего в Донегане хищника.

Веки девушки дрогнули. Чувственных, приоткрытых, как будто для поцелуя, губ едва коснулась улыбка. От которой спустя мгновение не осталось и следа. Беланже вздрогнула – наверное, вспомнила, что с ней случилось, – и подскочила с криком: