Виталий потянулся к телефону. Набрал ее номер. Ему скоро ехать в Москву, в Тимирязевской академии начинаются чтения по растительности Средиземноморья. Ему что же, заказывать гостиницу?

Никто не отвечал. Выключила телефон? Но она никогда его не выключала.

Виталий пошел к матери и сразу понял: она ездила в свой любимый магазин. Хотя у них с этим магазином были отношения любовь – ненависть.

– Ну просто сил нет. – Антонина Сергеевна с досадой отшвырнула длинную чековую ленту. – Я скоро сяду и сочиню компьютерную игру. Я заработаю большие деньги! – Голос ее грохотал.

– Как ты назовешь ее? – мирно спросил Виталий.

– «Купи со скидкой и пронеси через кассу»! – отчеканила мать.

– Что, опять девочка оставила себе шоколадку? – спросил он. – Или бутылочку гранатового сока?

– Опять. Шоколадку с миндалем. Я хотела дать ее Ольге в дорогу.

Виталий усмехнулся:

– Мам, а ты не езди больше туда.

– Азарт, сын мой, азарт! Твоя мать всегда добивается невозможного. Кто мог поверить, что мне удастся устроить тебя в университет по списку ректора, например? Кто мог подумать, что в этот список тебя внес человек из Кремля?

Виталий раскинул руки и обнял мать. Она была немногим ниже его, плотная, с широкими плечами. Она здорово поправилась в последние годы.

– Жду на ужин, – сказала мать, не уточняя, кого именно она ждет.

– Хорошо, – сказал он. – Жди.

Он вышел от матери и поднялся к себе. А что, ведь он и сам думал, что размеренность, заведенный порядок, которые ему поначалу так нравились, уже утомили его самого? Иногда ему казалось, что их отношения похожи на вытянувшийся в рост декоративный подсолнух… Ольга ждала от него чего-то, но это время прошло. Он не обещал ничего, не собирался обещать.

Конечно, понимал он, это чистой воды эгоизм. Но его мать прожила без мужа, она делала, что хотела и как хотела. Она говорила в шутку, что у нее семья нетрадиционной ориентации. И такая ей нравится.

Пожалуй, лет в четырнадцать Виталий в последний раз спрашивал мать об отце. Но потом этот вопрос перестал его интересовать. Он давно воспринимал себя клоном матери. Он узнавал в себе черты ее характера и внешности. Иногда ловил в себе что-то женское. Или, напротив, в матери – мужское. Мужская походка, мужская хватка. Но в его исполнении это обретало женские черты.

Однажды он случайно увидел мать в метро. Слишком погруженный в себя, заметил женщину, которая чем-то зацепила его внимание. Это оказалась Наталья, приятельница матери из Москвы. В серых брюках, сером пиджаке на полном теле, с жидким хвостом, перехваченным бархатной бордовой лентой на затылке. А рядом он увидел другую и вздрогнул. Мать.

Он смотрел на чужую женщину в черном мужского кроя костюме, в белой рубашке – уж не его ли это рубашка, спросил он себя. Он сощурился, пытаясь рассмотреть, на какую сторону застежка. Лицо решительное, мужская стрижка. Но главное, что поразило Виталия, – ботинки. Они его? Неужели мать надела его ботинки? У него же сорок третий размер?

Он прикинул – нет. Просто ботинки точно такие, как на нем, но меньшего размера. Если бы не этот немужской размер обуви, было бы трудно поверить, что он видит женщину. Он вышел из вагона на остановку раньше, дождался другого поезда.

Вблизи хорошо знакомый человек кажется иным. Виталий вспомнил свой давний вопрос – кто его отец. Да никто, ответил он себе. Ни один мужчина не мог каждое утро завтракать с такой женщиной, как его мать.

Только он? Да, как сын.

Мать помогала ему получать гранты от зарубежных фондов и отправляться в экспедиции за растениями туда, куда ему хотелось. Она помогла ему защитить докторскую в ту пору, когда его соученики подходили только к кандидатской. Мать сумела внушить всем, кому надо, что он вундеркинд. Он достойно играл роль чудо-ребенка.

А почему нет, если это позволяло ему заниматься тем, что всегда влекло? Ощутить состояние свободы, при котором делаешь, что нравится, и за это получаешь хорошие деньги? Никакая женщина в мире не заменит ему этого.

Итак, сказал он себе, вставая из-за стола, направляясь к входной двери и запирая ее на три оборота ключа – обычно он запирался так на ночь, – он свободен от Ольги. Если честно, ему сейчас вообще не нужна женщина. Она отнимает силы, которые нужны для самого себя.

Все, что произошло в последнее время, выбило Ольгу из привычной колеи. Она сама не ожидала, что заведенный ритм жизни уже въелся в каждую клеточку, или она сама впечаталась в него так прочно? Казалось, делает то, что и прежде, – каждое утро спускается в лифте с двенадцатого этажа, десять минут идет до метро, по ступенькам топает под землю – на «Водном стадионе» эскалатор не везет пассажиров вниз, на платформу. Едет до «Белорусской», делает пересадку, выходит на «Кропоткинской». Работает. Возвращается.

Неужели она никогда не перестанет дергаться, услышав телефонный звонок, и замирать – Виталий? Они с ним не объяснились, впрочем, обоим все ясно без слов. Финиш. Но что гораздо хуже – она стала ждать каких-то вестей или знаков от Юрия.

Неужели потому, что удар в вагонное окно напомнил ей о том ударе, от которого рассыпалась их с Юркой жизнь? А они ведь были рядом почти двадцать лет. Они познакомились дошколятами.

Но как оказалось, рядом – это не вместе.

Если бы все было так, как они думали, то в ее жизнь не забрел бы Виталий – зачем ему, совершенно чужому человеку? Шел бы себе по другим тропам, рвал бы другие цветы. А это значит, не сидела бы она возле окна, в которое попал камень, пила бы свой чай дома, а не в поезде «Москва – Санкт-Петербург». Не опасалась бы за свои глаза сильнее прежнего. Как будто ей мало вечных и без того угрожающих минус пяти.

Веки тяжелели от страха, когда Ольга думала, что там, за глубинами зрачков. Если сетчатка отслоится, она ослепнет, что тогда увидит в темноте вечной ночи?

Она рылась в памяти, пыталась найти то, что могло бы поддержать ее. Мало. Всего мало – лиц, красок, городов, стран. Ноги и руки леденели, сердце замирало. Не-ет, этого ей не надо. Она не допустит.

«А что ты сделаешь, – спрашивала она себя, – если на самом деле случится страшное?» «Знаю что», – отвечала она. Если все будет так, она напишет одно слово и положит рядом с собой.

«Устала», – прочтут те, кто найдет ее бездыханное тело.

Она замерла, прислушиваясь, желая уловить собственную реакцию на то, что мысленно произнесла.

«Устала?» – услышала она насмешливый голос соседки этажом ниже, которая все время ворчит, что у Ольги гудят краны.

«Устала? – удивится начальница Наталья Михайловна. – А я еще во вкус-то не вошла… Так, слегка размялась».

«Устала? – покачает головой коллега Марина Ивановна. – Но она еще не жила по-настоящему…»