Я вызываю у нее рвоту. Это легко. Одной рукой нажать на желудок, два пальца другой – засунуть в глотку. Струйка желчи вытекает у нее изо рта, но в сознание девочка не приходит. Жалко, что у меня больше нет никакой жидкости, последние запасы минеральной воды я израсходовал в башне.

Хотя, ну-ка, ну-ка… при мне находится этот маленький предмет из прошлой жизни, в которой я служил офицером среднего звена в армии Ее Величества королевы Виктории в Южной Африке век назад.

Я и забыл про нее. Я носил эту вещь всегда при себе со времен кровавой битвы против взбунтовавшихся буров, в Оранжевой провинции, где мне ее дал умирающий сержант шотландского полка. Оплетенная плоская бутылочка шотландского односолодового виски. Я достаю флягу из внутреннего кармана и почти удивляюсь, увидев, как она поблескивает в моих руках. Немедленно прикладываю ее ко рту девочки.

Ее горло инстинктивно жадно глотает золотистую жидкость – и тут же извергает ее обратно, так же инстинктивно. Девочку начинает тошнить по-настоящему; наполовину задохнувшись, она издает булькающие звуки, я вижу, как ее глаза широко открываются от паники, вот и все. Она, по крайней мере, вышла из летаргии.

Секунду наблюдаю за представшим нам видом абсолютного разрушения: слившиеся воедино остатки обеих башен создали огромное облако дыма и пыли, направляющееся одновременно и к Южной бухте, к Северной бухте, к автостраде Джо ДиМаджжио, к Рокфеллер-Парку и Гудзону, и к Черч-стрит, к Бродвею и Церкви Святой Троицы, Бэттери-парку, Саут-стрит, Уолл-стрит, Седер-стрит, Либерти-стрит, Нассау-стрит, Мейден-лайн, Парк-роуд, доходящее до Энн-стрит на севере, угрожающее автоколоннам на Франклин Делано Рузвельт и Бруклинскому мосту, через который все еще бежит огромная толпа, устремляясь прочь от торгового центра на юг. Облако плывет над Нижним Манхэттеном, а вскоре и над всем остальным городом. Над нами медленно поднимается колоссальный, похожий на атомный, гриб, закрывая солнце дымчатым фильтром неожиданно наступившей зимы. Атмосфера вокруг меня насыщена строительной пылью, слипшиеся хлопья пепла и невесомые частицы разнообразного происхождения летят под небом, покрытым тучами в виде постоянно перемещающихся огромных воздушных масс. Можно подумать, что идет снег. Можно подумать, что в Нью-Йорке среди лета идет снег. Это потрясающе красиво.

Еще глоток. Еще один рвотный позыв. Я сгибаю девочку пополам, нажимаю ей на желудок, чтобы она извергла из своего организма всю эту дрянь. Спиртное поможет ей, превратит все в жидкость, к тому же оно является антисептическим средством.

Поэтому я заставляю ее пить и вызываю таким образом тошноту.

Потом заставляю пить снова.

И снова.

Девочка быстро пьянеет, я вижу это по ее затуманившимся глазам. Дикция становится менее четкой, невнятной, моторика нарушается. Не страшно. Мы можем немного подождать.

Да, мы можем подождать, находясь в нескольких метрах от того, что скоро назовут Ground Zero (Нулевой Отметкой). Мы можем подождать еще немного, с нами уже ничего не случится.

Все уже случилось.

Потом, через некоторое время, я взял девочку за руку, и, не говоря ни слова, мы пошли на север, к Трайбеке, до Уолкер-стрит, к углу Авеню Америки, туда, где я и живу.

Мы покинули место событий в то время, когда армада полицейских всех сортов, в сопровождении многочисленных пожарных, добровольцев-спасателей и солдат Национальной гвардии, в буквальном смысле слова ринулась к руинам обеих башен. Я снова заметил присутствие людей в темных костюмах, толпящихся вокруг больших, мощных, черных внедорожников. Они только что приехали, я понял это по их сияющим и целехоньким корпусам, которые резко отличались от сотен каркасов машин, усеивавших разрушенный участок города и выбеленных со всех сторон цементной мукой. Один из мужчин опять, кажется, нами заинтересовался. Он посмотрел на нас, обернулся, чтобы несколько секунд поговорить с коллегами, но, когда попытался найти нас глазами снова, я уже растворился в пейзаже.

Дома я смогу оказать тебе первую помощь. Ты, наверное, не дочь сенатора Вайоминга, но я-то на самом деле врач, – сказал я девочке, когда мы проходили мимо сильно изуродованного Федерал-билдинга.

Мы шли медленным, ровным шагом по тому, что осталось от северной части Вест-стрит, неузнаваемой, заваленной тоннами пыли и обломков. Мы видели дома, в разной степени затронутые двойной катастрофой. Я узнал только пострадавшие здания Центра сценических искусств, к которым мы направлялись. Я заметил северные границы периметра безопасности Национальной гвардии, чуть выше здания городского совета, и Мюррей-стрит. Небо потемнело, а ведь еще даже не наступил полдень.

Произошло Солнечное Затмение.

Я жил чуть повыше, примерно в километре от Ground Zero, Нулевой Отметки, в одной из типичных для Нижнего Вест-Сайда квартир, на юге Гринвич-Виллиджа, неподалеку от Маленькой Италии, Чайна-туана и Сохо, прямо в космополитическом сердце города, в нескольких домах от нью-йоркского Музея пожарного дела, построенного в 1904 году во славу пожарных города. Можно было подумать, что мне действительно захотели отправить ясное до предела послание, специально усадив в первые ряды.

В любом случае я бы пересек весь город, всю Америку, весь континент, весь мир, только бы не опоздать на свидание с самолетом.

На свидание с концом планетарной цивилизации не опаздывают.

Такой явилась нам эпоха, в которой люди будут жить. Вот как начинался век, в котором должна была жить девочка. Таким оказался мир, который я собирался покинуть навсегда.

Облака пыли огромным шлейфом плыли по небу над нами, дыхание взрывов выбросило тяжелый дым пожаров и горящие обломки башен высоко в атмосферу, дождь из мельчайших осколков падал на разные кварталы города. Здесь, в Трайбеке, мы были недалеко от места двойного столкновения, и тонкая туманная сеть пронизывала воздух сиянием золотой пыли.

Я отметил про себя, что подобные катаклизмы взрывают реальность мира и обнажают скрытую красоту.

И сразу же – что многочисленные дураки назовут эту красоту, открывшуюся, как тайна, самым ужасающим зрелищем.

Затем – что, скорее всего, это будут современные художники.

Они не поймут, что из-за случившегося запылали все города мира, что все охваченные пламенем города истории слились здесь воедино из-за человеческого поступка, явившегося искрой, из-за которой разгорелся пожар. Они не поймут, что это неожиданно случившееся событие явилось лишь отрицанием всего, что могло предупредить, предсказать катастрофу. Они не поймут, что одно произнесенное слово уже давно оставило кратер на Нулевой Отметке любого общества-мира.

Это общество-мир было уже ни обществом, ни миром, но огромным полем битвы, где каждый в любой момент мог сменить статус жертвы на статус палача и наоборот.