Люби и властвуй - Александр Зорич

В центре большого сада, разбитого на манер алустральских «озер и тропок», над бассейном для игры в лам стояли двое. Смеркалось, но было еще достаточно светло, чтобы различать и фигуры, и разноцветные поля, искусно выложенные мозаикой.

– Но почему, почему, почтенный Альвар, вы не можете указать время точнее? ― с легким раздражением спросил высокий пожилой человек с едва заметной лысиной. Он ловко подбил щелчком большого пальца фигуру, именуемую «золотым спрутом», и та, задержавшись на мгновение на поверхности, наискосок спланировала сквозь водную толщу в центр поля «Лазурь небес».

«Почтенный Альвар», которому с виду было не больше сорока, швырнул своего «золотого спрута» на поверхность воды в бассейне. Бросок был выполнен совершенно наугад, и все же «золотой спрут» Альвара, став на ребро, прошил воду и лег там же, где и фигура его противника ― в центре поля «Лазурь небес». Удовлетворенно щелкнув языком, Альвар ответил:

– Потому что Дотанагела куда как умнее собственных смехотворных идей об извращенном служении князю и истине. Потому что ради сохранения тайны Дотанагела готов съесть собственный язык. Мой человек узнал: «между четырнадцатым и двадцать четвертым днем сего месяца», а больше он ничего не вытащил бы из Дотанагелы даже раскаленными клещами. Но я еще раз повторяю: когда именно Дотанагела подымет мятеж ― совершенно не важно. Важно, что это произойдет совсем скоро. Важно, что гнорр не сможет оставить мятеж без внимания. И, самое важное, мы с вами уже сейчас готовы пожать плоды этого безумного предприятия Дотанагелы.

– И что же гнорр ― по сей день действительно ни о чем не подозревает? В конце концов, есть ведь Опора Единства…

– Нет, не подозревает. И Опора Единства здесь ни при чем, ― отрезал Альвар. ― Сейчас у гнорра все заботы связаны с поисками одного старого врага, которого он чует внутри Свода Равновесия. А кто этот враг ― он не знает.

– А вы?

В это мгновение Альвар вздрогнул всем телом и, резко наклонив голову вперед, сделал несколько быстрых смахивающих движений, проводя правой ладонью по волосам. На землю упали несколько оброненных фигур лама, а в воду полетел средних размеров и выше средней омерзительности паук.

– Ненавижу этих тварей, ― прошипел Альвар, не без труда сохраняя самообладание.

Его собеседник добродушно ухмыльнулся.

– Тарантулы не живут на деревьях. Еще в детстве отец мне говорил: «Не бойся гада, который падает из ветвей; бойся того, который вылезает из паутинной норы в камнях».

– Я не боюсь ни тех ни других, ― сказал Альвар, опасливо озирая тяжелую ветвь тутового дерева, шелестящую у них над головами. ― Я их просто ненавижу. Здесь есть разница. Впрочем, мы отвлеклись, ― поспешно добавил Альвар, опережая своего собеседника, который уже открыл было рот, чтобы сообщить, что тарантулов и скорпионов глупо ненавидеть, но вполне уместно бояться. ― Вы, кажется, спрашивали у меня что-то?

– Да, спрашивал. Вы говорили, что у гнорра есть внутри Свода «один старый враг», но он не знает, кто это такой. А я спросил, знаете ли его вы.

– Нет. Я тоже не знаю, ― спокойно Пожал плечами Альвар, и очередная фигура лама с филигранной точностью опустилась на дно бассейна. Пожилой почувствовал, что больше не услышит от Альвара ничего интересного, равно как и не сможет выиграть у него и на этот раз.

Альвар лгал. Ему были ведомы и имя врага, и единственно верный путь к нему. Но зачем его собеседнику знать об этом?

Сумерки сгущались. Пожилому было не столько жаль проигранных денег, сколько того, что в Варане существует человек, способный одолеть в ламе его, непобедимую Золотую Руку. А деньги… Что деньги? Авры и аврики… Позавчера вот, например, он выиграл у залетного «лосося» такие шикарные серьги, что даже его неласковая племянница буквально расцвела от восхищения.

– Ну что ― отложим партию?

– Ах, Золотая Рука, Золотая Рука! ― неожиданно рассмеялся Альвар. ― Вы все не оставляете надежды обыграть меня. Меня! ― Он резко оборвал смех. ― Обыгрывайте весь Варан ― на здоровье, ― но никогда не пытайтесь обыграть меня. Очень много желающих сделать это зарыты по всему Кругу Земель ― от Западного моря до Цинора.

Отвратительный холодок пробежал по спине пожилого. Чтобы как-то избавиться от неприятного ощущения, которое нет-нет да и возникало у него за время сомнительной дружбы с Альваром, он улыбнулся и сказал:

– Я не столь самонадеян, как некоторые думают. Кстати, я давно собирался вам предложить, Альвар, познакомиться с моей племянницей. Посидим, поужинаем…

– А, помню-помню, вы что-то говорили, ― махнул рукой Альвар. ― Знаете, я верю в очарование вашей племянницы, но советую вам до времени охладить свой любовный пыл. Вот станете Сиятельным князем ― тогда вам будет позволено все, что угодно.

– Ну уж конечно, при таком вольнолюбивом гнор-ре, как вы! ― угодливо рассмеялся пожилой.

Альвар осклабился. Не так уж сильно ему жажда-лось стать гнорром, но в этой паршивой стране, куда занесли его холодные ветры пустоты, гнорр был единственным человеком, имеющим достаточно власти. Меньше, конечно, чем хотелось бы, но на первое время годится и это.

Если один снесет другому голову слишком быстро, все останутся недовольны. Если они помирятся, принеся друг другу извинения, и поединок не состоится, зрители будут просто в бешенстве. Если противники станут драться жестоко и долго, если этот плечистый «лосось» нарежет кожу писаки из Иноземного Дома ленточками и сделает это с толком и с расстановкой, так, чтобы все могли видеть, вот тогда каждый уйдет с площади Восстановленного Имени довольным. Мол, не зря потратился ― такое зрелище действительно стоит трех медных авров. А может, и всех четырех. Думать так всегда приятно.

– Довольно. Не таким, как ты, рассуждать о чести. Защищайся! ― без особого воодушевления вскричал Ард оке Лайн, офицер Отдельного морского отряда «Голубой Лосось». Вслед за чем извлек свой клинок из ножен, отделанных акульей кожей.

– Моей руке послушен, меч. Ему я дам изведать крови, ― достаточно медленно, твердо и громко ― так, чтобы все зеваки слышали, ― ответил чиновник Иноземного Дома Атен оке Гонаут.

Атен был высоким и худощавым мужчиной, которому на вид никак нельзя было дать больше тридцати. В действительности ему и было двадцать семь. Так или иначе, заподозрить в нем отчаянного рубаку и мастера фехтования было совершенно невозможно, ибо каждый знает, какие увальни служат в Иноземном Доме.

«Моей руке послушен меч. Ему я дам изведать крови» ― это значило, что вызов принят полностью. И нет больше места для извинений и переговоров. Это значило, что дипломатия осталась далеко-далеко позади. А впереди только поединок и смерть того, кому назначено судьбой быть убитым.