Занавес упал - Дмитрий Видинеев

Крохотный паучок выбрался из щели между дорогой шкатулкой и толстой кулинарной книгой, целеустремленно пробежал по полке, на несколько секунд замер, а потом начал спускаться по паутинке, усердно перебирая лапками. Он не был жильцом этого шикарного дома — утром сдуру заполз в открытое окошко, весь день прятался от хозяйки, ее маленькой дочки и черной кошки, а теперь, немного осмелев, спешил обратно, на волю.

Паутинка опускалась, опускалась… Вот уже и столешница с массивными бронзовыми часами, стрелки на которых показывали 10.30. Темнота за окном манила паучка, сулила ему покой и пищу. Она была так близко. Оставалось взобраться на стенку, юркнуть за занавеску…

Тут-то его и заметила сидящая в кресле молодая женщина с пышными огненно-рыжими волосами, собранными в «конский хвост». На ее красивом лице отразилось недовольство. Пауков она побаивалась, даже таких крошечных. Все, кто имел больше четырех ног и умел ползать по стенкам, были в этом особняке гостями нежеланными.

Женщина поднялась, взяла с подлокотника кресла журнал «Кино и театр», который успешно помогал ей скоротать вечер, свернула его в трубку. Подошла к паучку. Сначала хотела смахнуть журналом маленькое чудовище на пол и раздавить, но затем вспомнила, что однажды так и поступила, и свидетельницей расправы оказалась Кира. Дочка тогда не на шутку рассердилась — топнула ножкой, надула губки, а потом на одном дыхании выдала историю про дружное семейство паучков, которое теперь осталось без сыночка. Она не сомневалась, что мама лишила жизни именно сыночка. С фантазией у нее всегда все было в порядке.

Сейчас Кира спала в своей обставленной в стиле «сказочное королевство фей» комнате на втором этаже. Но для женщины даже ее сердитого образа перед мысленным взором оказалось достаточно, чтобы отменить смертный приговор.

Нехитрыми манипуляциями она загнала незваного гостя на журнал, после чего осторожно поднесла его к окну и вытряхнула в объятия душного июльского вечера. Облегченно вздохнула: дом избавился от монстра! Аллилуйя и аминь — пускай теперь других пугает.

Но тут она заметила за окном отблеск фар. К особняку подъезжала машина. Женщина знала, кто сидел за рулем — человек, который был ей неприятен больше всех пауков, вместе взятых. Надменный, мрачный, расчетливый и очень обидчивый, в его памяти, как в копилке, откладывались даже такие мелочи, как косые взгляды, шушуканье за спиной, недостаточно уважительные рукопожатия. Эти «монетки» он вынимал время от времени, чтобы лишний раз поскрежетать зубами. Главным авторитетом для него была его высокомерная мамаша. Тот самый случай, когда яблоко от яблони… Он коллекционировал дорогие наручные часы; записывал в тетрадь свои «умные» мысли; носил золотые запонки; курил кубинские сигары, а за ужином выпивал рюмку коньяка; ненавидел отечественный кинематограф; боготворил Англию; мечтал пожать руку принцу Чарльзу.

А еще он был глуп, и женщину этот факт вполне устраивал, ведь высокомерие и ум не лучший коктейль, опасный. Такой человек может обиду не просто припомнить, а жестоко и изощренно уколоть. Пускай уж глупый, меньше подвохов.

Ее звали Дарья, и на то, как муж на своем «Мерседесе» въезжал на территорию особняка, она глядела с грустью. За окном прекрасный летний вечер, в доме тихо и спокойно… а тут этот аристократ недоделанный. Лучше бы к матери поехал ночевать, как частенько делал. Одного паучка в окно вышвырнула, зато другой сейчас в дверь войдет.

Дарья вздохнула и отправилась встречать нелюбимого мужа.

Едва Артур переступил порог, она почуяла запах алкоголя. Сел за руль поддатый? Странно, такого он себе еще не позволял. Впрочем, в последнее время с ним вообще творилось что-то неладное. Постоянно озирался, вздрагивал, когда звонил телефон, иногда подходил к окну и подолгу стоял, что-то высматривая. Вел себя как классический параноик. Иной раз он просыпался среди ночи и принимался расхаживать по спальне. А неделю назад Дарья слышала, как Артур плакал в своем кабинете. Вернее — скулил, будто побитая собачонка. До этого момента она была уверена: слезы на глазах мужа способна вызвать только смерть его драгоценной мамаши, но, как оказалось, существовал еще какой-то весомый повод. От вопросов он отмахивался или отвечал коротко и раздраженно: «Тебя это не касается».

Артур и раньше попадал в неприятные истории, бывало, даже крупные, что Дарью вовсе не удивляло, учитывая его неуважительное отношение к людям. Но никогда проблемы не доводили его до такого отчаяния. Видимо, крепко влип на этот раз.

Дарью беспокоило то, что он, как заразу, занесет неприятности в дом, в семью. У нее не выходили из головы слова, которые муж бубнил на кухне перед пустой бутылкой коньяка. В ту ночь он стонал во сне и дышал так тяжело, словно в мире грез со всех ног убегал от полчищ чудовищ. Дарья его грубо растормошила, посоветовала пойти куда-нибудь и напиться до поросячьего визга, как это делают нормальные мужики во время стресса. Он огрызнулся, назвал жену дочерью колхозника и отправился на кухню. И каково же было ее удивление, когда полчаса спустя она увидела, что Артур в полной мере внял ее совету. Человек, который алкоголь почти не признавал, расправился с бутылкой коньяка меньше чем за тридцать минут. Причем без закуски. Он сидел за столом и глядел будто бы в никуда — осунувшийся, с запавшими глазами. С его губ монотонно срывалось: «Они знают, что я сделал… все знают… вот в чем штука… они все знают…» Дарья глядела на несчастного мужа, стоя в дверном проеме. Она не собиралась тревожить его — пускай сидит и бормочет, может, спьяну проговорится о причине своей паранойи. Но нет, кроме слов «они все знают» и «вот в чем штука», он больше ничего не говорил. Однако и так было ясно: по своей глупости он сделал какую-то хрень и теперь за это расплачивался собственным покоем. Хотелось бы ей сказать: «Так ему и надо, недоумку», но, черт возьми, была ведь еще и жалость. Немного, но была. И никакого злорадства.

Сейчас он выглядел так, будто в его кармане лежала вот-вот готовая взорваться бомба. Глаза очумелые, в каждом движении — нервозность. От былого подтянутого, скупого на жесты и мимику человека не осталось и следа. Дарья заметила на его обрамленной черной щеткой волос лысине, которую он считал главным проклятием своей жизни, пятнышко грязи. И как только умудрился испачкать именно лысину?

Не разуваясь, он стремительно пошел к лестнице на второй этаж.

— Ты в своем уме? — зло выкрикнула ему вслед Дарья, но потом вспомнила, что наверху спит Кира, и понизила голос до змеиного шипения: — О чем думал, когда поддатый за руль садился, а?

Он остановился, набычился, оглянулся и посмотрел на нее, как на врага человечества. Дарья с легкостью выдержала его уничижительный взгляд.

— Собьешь кого-нибудь, и тебе даже твоя мамаша не поможет, — нанесла она удар ниже пояса. — Так что давай, дорогой, возьми себя в руки.

Такие эпитеты, как «дорогой, милый», Дарья употребляла по отношению к мужу исключительно язвительным тоном. И только тогда, когда хотела его задеть. А он в подобных случаях, не менее язвительно, называл ее «супруга» или «дорогуша».